Нож она не убирает.
— Да пошел ты, — говорит она.
Должен отметить, что, скорее всего, это ответ, который я заслужил.
Наконец Минди опускает нож.
— Что будем делать? — спрашиваю я.
— Я доставлю тебя в милой подарочной упаковке в полицию.
— Правда? Ты помогала мне в убийстве отца твоего ребенка, а теперь собираешься вовлечь в это дело копов?
— В убийстве я тебе не помогала. Ты, шизик, сделал все сам. Помогала тебе избавиться от тела? Ну и ладно, будет логично сказать им, что я знала, кто ты такой, и боялась за свою жизнь, так ведь? Я была убита горем. Я пошла с тобой, потому что боялась тоже оказаться в могиле.
— Ты никак не могла знать, кто я такой.
— Неужели? Когда мы с моим парнем познакомились, он рассказал мне, что это именно он обнаружил жертв Убийцы Обухом. Когда же его жестоко убивают, моя первая мысль: «Эй, наверное, это Убийца Обухом». И это почти не преувеличение — аж противно, что я сама об этом не подумала.
— Не сработает. Они тебе не поверят.
— Конечно, поверят. Даже если бы на мне все это время была камера, все было бы отлично. В общем, теперь так: я знала, что ты Убийца Обухом, и ты попал прямо в мою ловушку. Мы даже добавим немного героизма: я не позволила тебе отпустить меня на складе, потому что боялась, что ты мог преследовать кого-то еще, и не хотела упустить тебя из виду.
— И это не сработает.
— Посмотрим. Знаешь, ради чего стоит рискнуть? Ради известности и славы за то, что отдала серийного убийцу в руки правосудия. Это обеспечит моего ребенка, так что спасибо тебе.
Ей больше не нужно вытирать слезы с глаз.
— То есть ты собираешься спекулировать на убийстве? Тогда ты не лучше меня.
— Ты шутишь?
— Нет.
— Ой, как мило. Даже по стандартам неудачника, пытающегося спастись от тюрьмы, как-то бесхребетно полагать, что хорошее дело, такое как избавление общества от жестокого, больного на голову серийного убийцы, — это безнравственный поступок только потому, что за него полагается вознаграждение.
— У нас тут философская дискуссия?
Она отматывает кусок клейкой ленты от рулона.
— Нет, потому что ты сейчас перестанешь болтать.
Она отрывает ленту и наклеивает мне на рот.
Дышать тяжело, потому что в носу еще осталась грязь.
— Есть несколько способов сделать это, — говорит она. — Я могла бы снова начать душить тебя, пока не потеряешь сознание, но не уверена, что ты проспишь так долго. Я достаточно сильно волновалась, что ты очнешься, когда бежала обратно от машины. Так что эту идею мы отметаем.
Даже если бы мой рот не был заклеен, я бы ничего не сказал.
— Следующий вариант — подрезать тебе подколенные сухожилия. Разочек полосну по каждому, и ты никуда не убежишь. Но дело в том, что жалкий тип вроде тебя может истечь кровью до смерти, так что эта идея тоже нерабочая. Можно закопать тебя по шею в землю, но тогда я буду выглядеть отталкивающе, а этого я не хочу.
Я вношу приглушенное предложение.
— Не болтай, — говорит она. — Я думаю.
Я продолжаю говорить через клейкую ленту. Что она сделает — перережет мне горло за то, что я отказываюсь заткнуться?
Ну, может быть, — не знаю, на что эта дамочка сейчас способна, — но я готов рискнуть.
Она разрезает ленту. Больно.
— Что?
— Да просто обмотай меня всего, бога ради, — говорю. — Как мумию. И тогда я никуда не смогу уйти.
Хотелось бы, чтобы это был какой-то хитроумный план с моей стороны, но, если она полностью обмотает меня клейкой лентой, я действительно не смогу сбежать. Я просто не хочу, чтобы она решила, что идея с сухожилиями достойная. Или что мне будет сложнее ориентироваться в лесу, если она выколет мне глаза.
— Я бы могла так сделать, — кивая, говорит она. Она выглядит гораздо более спокойной и бесстрастной. А мне бы хотелось, чтобы она снова стала измотанной, слегка истеричной и раздражающей. — Но разве ты не хочешь просто прокатиться со мной в машине?
Я киваю.
— Дай мне руку, — говорит она.
— Зачем?
— Просто дай мне руку. Протяни ее.
— Нет уж.
— Будет лучше, если я закопаю тебя по шею? А что, если тебя найдут дикие звери?
— Дикие звери меня не найдут.
— Ну тогда муравьи. Огненные муравьи. Прямо на твоей голове. Будут на ней копошиться и искусают тебя до полусмерти.
Я протягиваю руки. Хочется думать, что она просто разрежет ленту, связывающую мои запястья, но, судя по всему, у нее другое намерение. Минди смотрит мне в глаза, и я вижу, что она взвинчивает себя. Ничего хорошего в этом нет.