— Я должна показать тебе, что не боюсь вонзить в тебя нож.
Без колебаний она втыкает мне нож в верхнюю часть руки.
Она всаживает его не очень глубоко, но кровь тут же начинает течь, и, черт возьми, это больно! Я уже готов разразиться потоком ругательств, но мне удается взять себя в руки.
— Мы друг друга понимаем? — спрашивает она.
— Зачем ты это сделала?
— Чтобы доказать, что я могу.
— Но пырять-то не надо было.
— Надо. В этом-то и вся суть.
Не могу поверить. Она меня пырнула. Она душила меня, пока я не отрубился, а теперь пырнула меня. Все это настолько неприемлемо, что я даже не могу выразить словами.
— Мне воткнуть тебе нож во вторую руку? — спрашивает она. Она говорит тоном мамы, спрашивающей сына, шлепнуть ли его еще разок, или он будет вести себя хорошо.
— Нет, — говорю я, стараясь звучать как беспощадный серийный убийца, а не хныкающий сопляк. Это чрезвычайно тяжело делать.
— Хорошо. В следующий раз я не буду колоть тебя в другую руку. Ты обманул мое доверие, так что я буду вонзать в тебя нож, пока ты не умрешь. Ясно?
— Ясно.
Она начинает перерезать клейкую ленту, связывающую мои голени. Нож очень хороший, но ее умение перерезать ленту не особо выдающееся, так что требуется некоторое время. Я сдерживаю желание отпустить саркастическую ремарку.
Наконец мои ноги свободны. Минди направляет на меня нож, словно предупреждая, затем встает.
— Поднимайся, — говорит она.
— Ноги затекли, — отвечаю я ей, — так что, если я споткнусь, не воспринимай это как нападение.
— Может, тогда подождем, пока ноги отойдут, чтобы я не убила тебя по недоразумению?
— Устраивает.
Я сижу. Есть у меня странность: я люблю ощущение покалывания, когда к конечности возвращается чувствительность. Но сейчас это не доставляет мне удовольствия.
— Готов? — спрашивает Минди.
— Ага.
— Вставай.
Я встаю. Не спотыкаюсь.
Она очень быстро отворачивается от меня и выбирается из могилы. Я, наверное, мог бы схватить ее, но, скорее всего, получил бы удар ножом в лицо. Я дождусь более подходящего момента для нападения.
Я не знаю, чувствовать ли облегчение от ее плана или волноваться. Если она на самом деле хочет передать меня копам, самым безопасным было бы сделать, как предложил я: обмотать меня клейкой лентой и оставить так. Зачем рисковать: сажать меня в машину и ехать со мной в город.
Если исключить вероятность того, что она полная дура (во что я не верю), все это может быть обманом. Минди пытается напугать меня, но, как только достигнет своей цели, она меня отпустит.
Или у нее на уме что-то похуже.
Зачем убивать по-быстрому в лесу, если можно сделать это не торопясь в звуконепроницаемом подвале?
Одно я знаю наверняка: в тюрьму я не пойду. Минди, может, и будет великим героем, отдавшим Убийцу Обухом в руки правосудия, но это будет труп Убийцы Обухом. Пусть рассказывает репортерам, как она раз за разом вгоняла мне нож в спину.
— Вылезай из могилы, — говорит она мне.
Я выставляю перед собой руки.
— Я не могу это сделать со связанными руками.
— Перестань! — взбешенно кричит она. — Даже не начинай эту хрень! Не надо играть со мной в игры. Делай, что тебе говорят и когда тебе говорят, и не надо держать меня за дуру!
— Хорошо, — говорю я. — Извини.
Естественно, я пытался развести ее на то, чтобы она разрезала клейкую ленту, но, если честно, вылезать из ямы, когда ты не можешь упереться руками, действительно нелегко.
Чтобы выбраться, мне приходится сделать несколько попыток, и она, наверное, думает, что я прикидываюсь, но не пыряет меня, и это хорошо.
— Повернись туда, — говорит она, указывая в сторону машины.
Я поворачиваюсь, как мне сказано.
Она идет за мной. Тычет мне в спину ножом, достаточно больно, но кожу не прокалывает. Я вздрагиваю.
— Иди помедленнее, — говорит она.
У нее нож и фонарь, поэтому предполагаю, что она не сможет схватить меня, если я рвану от нее. Но она может пырнуть меня или огреть по голове, так что я должен очень осторожно выбрать момент.
И все же я наверняка убегу.
До машины недалеко, даже если идти медленно, поэтому мне нужно выбрать хороший момент побыстрее. Я попытаюсь заговорить с ней, чтобы отвлечь.
— Тебе же такая жизнь не нужна, — говорю я ей.
— В смысле?
— Популярность.
— Я не беспокоюсь по этому поводу. Она утихнет. Убийцы остаются знаменитыми навсегда, но никто не помнит тех, кто их поймал. Кто поймал Теда Банди?
— Не знаю. Копы.
— Попробуй что-нибудь другое. Давай, попробуй убедить меня поменять план. Я хочу послушать, что у тебя есть.