На следующее утро я встретилась с двумя друзьями и моей сестрой Зуре в кафе на площади Бюлова, напротив Центрального Комитета нашей партии. Зуре уже стала членом Коммунистической партии Германии, вышла за– * муж за коммуниста. Муж ее не смог прийти, ибо он принадлежал к тем немногим счастливцам, у которых еще была работа. Он был хорошим специалистом? электротехником на городской электростанции.
Мы сидели за столиком у окна. На площади перед домом «Карла Либкнехта» мы видели множество маленьких групп. Люди о чем-то спорили. Я пригляделась и подумала, что это дурной сон: люди в коричневой форме со свастикой на рукавах. У меня перехватило дыхание. С ними беседовали люди в штатском. «Кто эти в штатском?»? спросила я.
«Это наши товарищи. Только я не знаю: эти штурмовики пришли похулиганить или послушать. Мы со всеми ведем беседы. Даже с рабочими парнями из штурмовых отрядов. Пытаемся им объяснить, что они попали на удочку лжи и обмана».
Один из товарищей добавил: «Ведь пестрый народец, эти штурмовики. Одних сбила с толку безработица, другие поддались демагогии нацистов. Третьим достаточно посулить форму. Но самое главное для нас? завоевать на свою сторону рабочих? социал-демократов. Если это удастся, Гитлер не пройдет». Этому товарищу не сиделось на месте. Он встал и сказал: «Пойдемте».
Мы расплатились и вышли. Мои друзья вмешались в споры на площади. Про себя я думала: с какой же страстью борются коммунисты за каждого человека, который вместе с ними был бы готов дать отпор фашистской тирании.
Сестра моя была беременной. Эти дискуссии, которые она, как и все другие товарищи по партии, вела почти ежедневно, очень ее утомляли. Но она держалась мужественно. Сейчас и позже, когда эти варвары захватили власть.
В 1936 году ей пришлось расстаться с мужем и бежать из страны со своим малышом. Трижды пришлось ей бежать от нацистов, пять раз переезжать из одной страны в другую. Дания? Норвегия? Швеция, а когда нацисты были разбиты, весь маршрут снова: Швеция? Норвегия? Дания. И повсюду ей, как коммунистке, приходилось нелегко. В конце концов она вынуждена была заключить фиктивный брак, чтобы получить визу. А потом этот «муж» не захотел разводиться. И тут у нее было много огорчений и хлопот. Не хочу вдаваться в подробности. Многим пришлось еще хуже. Ей все же повезло. Жива она, жив ее сын. То, что она спаслась, она, еврейка и коммунистка, не попала в руки фашистов, уже само по себе было счастьем.
Мои товарищи никак не могли оторваться от спорящих. Я кивнула им и ушла. От площади Бюлова до дома моего отца было совсем недалеко. Я спросила Зуре, пойдет ли она со мной. «Нет, с тех пор как отец женился, я туда не хожу. Других детей он навещает. Меня нет, потому что мой муж гой. Что он коммунист, он еще мог бы простить. Это он уже понимает. Видит же он, что происходит вокруг. А со своим религиозным фанатизмом расстаться не может. Впрочем, увидишь сама».
Янкель
Так оно и было. Встреча с отцом была малоприятной. Мы сидели рядом как чужие. Он был один в комнате. Я ожидала, что он расскажет мне о своей женитьбе. Но он только вымолвил не очень весело: «Тебе наверняка нужны деньги? Но у меня их нет. К сожалению».
«Ради бога, мне ничего не нужно. Я ничего не хочу. Я пришла тебя навестить. Но ты что-то этому не рад»,? вырвалось у меня.
Он смутился, хотел что-то ответить. Но тут открылась дверь спальни и вышла невысокая сухопарая женщина лет сорока, с горбом. Она прошла мимо, даже но подав мне руки. Ее узкие, плотно сжатые губы даже не раскрылись, чтобы сказать мне «здравствуйте». Взглянула только своими пронизывающими зелеными глазами и прошелестела в кухню. Она показалась мне ведьмой. Главной чертой ее характера была властность. И как я немного позже узнала, скупость и жадность. По моим впечатлениям, она помыкала отцом. Наверное, поэтому он вел себя так странно. Что-то не было заметно, чтобы он нашел свое позднее счастье. Сестра мне рассказала, что он вовсе не хотел жениться на этой женщине. Но она не давала покоя, пока не привела его к алтарю. Конечно, это было дело рук хитрого свата.
Я спросила отца о Зальмене: «Ты еще встречаешься с ним?»
«Теперь очень редко, не с кем мне перемолвиться умным словом. Кто разбирается сегодня в политике? Одна беда уходит, другая приходит. Антисемитская травля усиливается. Да и вообще дела плохи».
«А что можно, по твоему мнению, сделать?»? Мне действительно хотелось узнать, что он об этом думает.
«Что можно сделать? Ничего нельзя сделать. Ждать и молиться богу, чтобы он взял к себе Гитлера».
«Но, отец, вы ведь утверждаете, что на небе есть лишь один бог. Гитлер молится тому же богу. Кого же ему слушать?»
Моя ирония на этот раз не вывела его из себя.
«Ты еще надо мной смеешься? Ах, доченька, мне не до смеха. Я тебя еще не спросил, как тебе живется? Вышла ли ты замуж? Есть ли уж детишки?»
«Нет, отец, я жду своего суженого». Теперь я осмотрелась в комнате. Повсюду знакомые мне вещи. Ожило детство. А как далека я была от него. Вот узкая железная кровать, на которой я когда-то спала. Теперь на ней спит Янкель. На стене над кроватью висела рамка с изречением, написанным печатными буквами. Я подошла поближе и прочитала: «Человек! Будь благороден, отзывчив и добр!» А еще ниже: «Советами я сыт по горло. Янкель». Что означало это? Глупая шалость мальчишки? Цинизм? Беспомощность? Отчаяние? Поиск? Подождем-ка, сказала я про себя. Сначала потолкуем с мальчишкой. Я спросила отца: «Где Янкель? Я хотела бы его повидать».
«Откуда я знаю, где он шляется! Он заявил мне, что не нуждается в опеке. Ходит на голове! Как все в этом мире».
«Ну, тогда я пойду». Я встала, поцеловала у отца руку. У меня было такое чувство, что никогда больше его не увижу. Он глубоко вздохнул и проводил меня до двери.
Медленно, погруженная в свои мысли, я спустилась по лестнице. На узкой, темной площадке натолкнулась на какого-то человека. Передо мной стоял мой брат Янкель. Я не верила своим глазам. Янкель без пейсов, без кафтана! Красивый, щеголеватый молодой человек девятнадцати лет. Одет по люде. Шляпа небрежно сдвинута на лоб, под рукой портфель. Я бросилась ему на шею. «Янкель, что с тобой стало? Хорошо выглядишь. А зачем портфель? Ходишь на работу, да?»
«Я не хожу, я бегаю».
«Как это бегаешь?»
«Такая профессия»,? сказал он с гордостью. Он знал, что этим произведет на меня впечатление.
«Что за профессия? С каких пор? Где работаешь, чем занимаешься? Рассказывай! Скорее!»
Не торопясь, наслаждаясь моим любопытством, он сказал: «Здесь, на площадке? Нет. Давай-ка поднимемся, сядем, и я расскажу тебе все по порядку».
«Подниматься? Нет, я уже попрощалась».
«Понимаю. Я бы тоже охотно распрощался. И я сделаю это. Думаю, что скоро. Но прежде я хочу жениться. Невесты у меня еще нет, но я ее найду. Без свата. Да и свадьбу отпраздную на свой вкус. Без его „королевы красоты“. Ты смеешься? Она действительно считает себя красавицей, эта горбатая. Извини, в этом она, конечно, не виновата, но злая баба. Отец собирался жениться на другой, которую он несколько лет назад обвенчал, а потом развел. Но сват, ты же знаешь его, целую неделю обрабатывал его с утра до вечера, дескать, это настоящая жемчужина. Специально для него привезли из Венгрии».
Я прервала его: «Как сватают, мне известно. Все равно отцу не помочь. Пойдем-ка посидим в кафе, ты расскажешь мне о себе. Это меня больше интересует». Я повела его в то же кафе на площади Бюлова. В какое-нибудь другое поблизости мы не решились пойти. Там завсегдатаями обычно были проститутки и их сутенеры. Едва мы уселись, я сказала ему: «Ну рассказывай! Чем ты занимаешься? Что у тебя за профессия?»
Янкель больше не мог молчать. «Что за профессия? Я адвокат!»
«Кто? Ты?!? вскричала я.? Янкель, не выдумывай».
«Хорошо. Почти адвокат. Тебе этого мало? Серьезно, меня называют стряпчим».
«Давай без шуток? Ты ведь едва говоришь по-немецки? А писать вообще не умеешь».
«Представь себе, умею».
«Откуда?»
«Очень просто. Окончил курсы. Отец даже заплатил за меня. Что ты на это скажешь? Ему ничего другого и не оставалось. Ему было неудобно, что его „дорогая женушка“ считает каждый кусок, который я съедаю. Дескать, я не должен есть так быстро. Это вредно для здоровья. И не пить так много. От этого, дескать, толстеют. Я сказал себе: хватит балагурить. Ты должен сам зарабатывать себе на хлеб. И как можно скорей вон из этого дома».