«Сами вы не найдете. Лагерь находится в лесу, пять километров отсюда. Пойдемте».
Джип катил по шоссе. Повсюду, где жили люди, следы пожарищ, руин. Полковник прервал молчание:
«Кстати, вчера в лагере был случай самоубийства. Вот идиот! Только что попал в плен, офицер. Кто знает, в чем дело?»
Я не ответила. В голове роились мысли. Через несколько минут мы оказались у лагеря. Полковник провел меня через проходную будку. Пропуска еще у меня не было.
«Видите эту землянку? Вон прямо перед нами? Там находится антифашистский актив».
Я огляделась. Вокруг блиндажи, достроенные, недостроенные. Их соорудили здесь части вермахта. Теперь они служили жильем для немецких солдат, у которых Красная Армия выбила оружие из рук и которым она спасла жизнь. Теперь я встретилась с ними во второй раз. И на этот раз я чувствовала себя не в своей тарелке. Никак не могла успокоиться. Вновь и вновь я внушала себе: ты получила задание, ты должна его выполнить так, как этого от тебя ожидают. Я решила проявить всю человечность, на которую только способна.
Можайск был пересыльным лагерем. Я это знала. Тем не менее меня удивило, что по лагерю бродило столько военнопленных, руки в карманах. Как будто не шла война. А она шла совсем недалеко отсюда. Февраль 1943 года. Погода стояла теплая, светило солнце. Военнопленные, проходившие мимо, пожирали меня глазами. Некоторые шептались: женщина в лагере? Что ей здесь нужно?
Я вошла в ближайший блиндаж. В нем было тесно, как в железнодорожном вагоне, но тепло и чисто. Его обитатели лежали на нарах и дремали. В одном из отсеков сидела группа беседующих. Я подошла к ним.
«Встать!»? закричал кто-то так громко, что я вздрогнула. Все вскочили. Встали по стойке «смирно». «Добрый день! Садитесь. Не хочу вам мешать»,? сказала я подчеркнуто по-граждански.
«Мы спорили по поводу вчерашнего случая»,? сказал мне один из них.
«Ну и что же? Что вы об этом думаете?»
«Такой дурак! Из-за Адольфа в могилу!»? высказался один, постарше, по выговору берлинец.
«Заткнись! А не то я заткну тебе рот!»? раздалось с противоположного конца блиндажа.
«Кончилось ваше время! Заруби себе это на носу!»? возразил берлинец.
«Посмотри-ка на него, тоже мне коммунист!»
«Да нет, он просто подлизывается!»
«Предатель! Сволочь!»
«Прекратите! Надоело!»
Так продолжалось некоторое время. Потом все замолчали. Наверное, из-за меня. Я молча переводила взгляд с одного на другого. Лучше оставить их одних, только не торопиться, сказала я себе. В то же время все во мне кипело. Большинство из них производило впечатление фашистов. Это была горькая правда. Мне надо было ее переварить. Но как? Я раздумывала об этом целый день, строила планы. Я отправилась в блиндаж антифашистского актива. Небольшое помещение, железная печка, стол, скамейка, два стула и двое военнопленных, которые нетерпеливо меня ждали. Они знали, что я сегодня должна была прийти. И вот они сидели, как привязанные, в своем бараке и не решались выйти, чтобы не разминуться со мной. Когда я вошла, они вскочили. Без команды «Встать!».
«Добрый день! Я ваш политинструктор (кто только выдумал это скучное название!). Мы будем работать вместе». Я подала каждому руку. Передо мной стояли два совсем молодых паренька. Хорошие, открытые лица.
«Давайте сядем. И расскажите мне о себе, о том, как вы стали антифашистами. Коротко».
«Хорошо. Меня зовут Вальтер М., мне двадцать один год. Я был летчиком, лейтенант. Меня сбили в самом начале войны. Пять дней я лежал со сломанной ногой в лесу, истекал кровью, испытывал голод, жажду. Меня знобило, хотя стояла жаркая погода. Думал, что конец. Из последних сил я сантиметр за сантиметром дополз до первых домов поселка. Кто знает, может, это был тот же самый, который я за несколько дней до этого бомбил. Меня нашли дети, они позвали родителей. Кто-то сказал обо мне военному коменданту. Тот приехал на джипе. Он и шофер затащили меня в машину и отвезли в госпиталь. Иначе мне бы крышка». Он помолчал. Наверное, его взволновали воспоминания.
«Ну и дальше?»
«Знаете, о советских врачах и сестрах можно писать романы. Если уж здесь из тебя не получится человек, то ты на всю свою жизнь останешься сволочью. Как вы понимаете, я не мог не стать антифашистом».
Другой рассказал о себе еще короче. «Фриц X., двадцать лет, австриец. Отец был коммунистом, рабочим. Когда его призвали, он сказал матери: „Ради этого Шикльгрубера{8} я не пойду на смерть. И в русских стрелять не буду. Знай, я попытаюсь сразу же перебежать. Ты, сынок, сделай то же самое, когда настанет и твой черед“,? внушал он мне. И я это сделал».
Итак, у меня появились два помощника. Но в то время как Вальтер многое читал, теперь даже марксистскую литературу, которую ему доставала сестра в госпитале, Франц совершенно ничего не знал. Он был еще ребенком. Но с антифашистскими убеждениями и доброй волей.
«Как разрешите вас называть?.? спросил Вальтер.? Госпожа комиссарша или как?».
«У меня хорошее имя, как у одного известного немца, который был врагом нацистов: Либерман. Но я не его родственница».
«Ах, этот художник, который будто однажды сказал: „Геббельс врет так быстро, что я не успеваю блевать“.
«Да, что-то в этом духе. Говорят, что Макс Либерман сказал это, когда узнал, что нацисты сняли его с поста президента Академии художеств! А вы-то откуда об этом знаете?»
«От моей жены»,? Вальтер схватил свои костыли, проковылял к стене, на которой висел его китель, взял из кармана фотографию и подал ее мне. Миловидная женщина лет на десять старше его, на коленях маленький ребенок, двое постарше справа и слева. «Не мои, ее приданое,? заявил Вальтер, когда увидел мое удивленное лицо.? Мы еще не обвенчались. Жили только вместе».
Мне понравилось поведение этого двадцатилетнего антифашиста. Ребята не из самых плохих, подумала я.
Вскоре я познакомилась с пленными другого сорта. Из маленького зарешеченного окошка я наблюдала за человеком на дворе. Он стоял ко мне спиной. Я видела только его расставленные ноги в начищенных кожаных сапогах, руками он уперся в бока. Военнопленные расчищали двор от снега. Он присматривал за ними. Ему не хватает только плетки, мелькнула у меня мысль. Даже не видя его лица, я это почувствовала.
«Кто этот человек?»? спросила я у ребят.
«Лагерный комендант,? проворчал Вальтер презрительно.? Человек с длинным языком».
«Позовите-ка его сюда».
«Комендант лагеря Ганс Дитер Ф. явился»,? отрапортовал по-военному. Я оглядела его с головы до ног. Новенькая, отлично сидевшая форма, начищенные сапоги, глаза, которые избегают твоего взгляда и оценивающе оглядывают тебя. Этот не пронесет кусок мимо рта.
«Как это вчера произошло? Я имею в виду самоубийство. Расскажите». Я предложила ему стул. Была подчеркнуто с ним любезна, ибо я хотела, чтобы он разговорился.
«Так точно, госпожа комиссар. Он прибыл к нам вчера с партией солдат. Я сразу же заметил, что это офицер. Подошел к нему. Он представился мне. Имя я не запомнил».
«Это в данный момент и неважно».
«Так точно, госпожа комиссар. Я поместил его в блиндаж к солдатам. Он этого не хотел. Только на сегодня, шепнул я ему. Утром посмотрю, что можно сделать. Он был единственным офицером в лагере. Сегодня утром на перекличке его не оказалось. Стал его повсюду искать и нашел в бане на веревке. Мертвым».
Вальтер вмешался: «Советский врач сказал, что смерть наступила лишь за несколько минут до того, как его нашли. Если бы его нашли пораньше, он, может быть, был бы еще жив». Оба антифашиста были явно взволнованы случившимся. Самоубийца был еще совсем молодым человеком, двадцати одного года.
«Неужели никому из соседей по блиндажу не бросилось в глаза, что он отсутствовал всю ночь? Позовите-ка ко мне его соседей по парам»,? сказала я коменданту.
Пришел берлинец.
«Карл В. явился».
«Садитесь, Карл. Скажите, вы не попытались поговорить с тем человеком?»
«Пытался, но он ничего не желал слушать. Все время сидел на краю нар, скрючившись, спрятав лицо в руки, как будто все для него кончено. Больше я ничего не знаю».
«Спасибо, Карл. Можете идти».
Комендант лагеря продолжал сидеть у меня. По-видимому, ему здесь было приятно. «Где вы служили?»? спросила я.