Я отвезла их туда. В Москве у нас была пересадка. Мы должны были переехать с одного вокзала на другой. Я показала им центр столицы. Мы прошли по длинной улице Горького до Красной площади. Мавзолей Ленина был закрыт. Оба немецких антифашиста были в форме вермахта. Многие прохожие оборачивались им вслед, разглядывали их. Но никто не сказал им дурного слова. Самое большее, они говорили друг другу: «Посмотри-ка, вон фрицы». Мои оба «фрица» были очень счастливы.
Через два дня я снова приехала в Можайск. В лагере царило возбуждение. Он кишел провокационными слухами: «Ты знаешь, нас посылают в Сибирь, в тундру. Оттуда уж не вернешься».? «Тсс. Я знаю, это точно. Мне сказал один из конвоя». Да, нацисты среди военнопленных не теряли времени даром.
Мы собрали пленных, объяснили им. Во-первых, в Сибири не так уж плохо. Там живут советские люди, а теперь есть и пленные. Я рассказала им о своих сибирских впечатлениях. Во-вторых, им не повезло: они будут отправлены не в Сибирь, а во Владимир, старинный город недалеко от Москвы.
На вокзале собралось много сотрудников лагеря. Начальник приказал им хорошо организовать транспорт. Он появился и сам, чтобы удостовериться в выполнении своего приказа. Товарные вагоны с досками для сидений и железными печками стояли наготове. Топливо, провиант на дорогу военнопленные взяли с собой из лагеря. Кое-кто из них ворчал, но в большинстве своем они вели себя неплохо. Правда, при посадке от немецкой дисциплины не осталось и следа. Каждый стремился заполучить местечко у печки. Однако достаточно было скомандовать: «На посадку становись! Марш!»? и порядок установился. Приказ все еще действовал на вымуштрованных немцев.
Я села в следующий поезд. Сначала поехала домой, в Москву. Рухнувшая стена в моей комнате была восстановлена. Она обрушилась, когда в казарму напротив попала бомба. Теперь все снова было в порядке. Сын моей соседки жил с женой и ребенком в моей комнате. Я ничего не имела против этого. На два дня они освободили мне комнату.
С огромным удовольствием я бродила по центру Москвы. Улицы были снова полны народу. Эвакуированные учреждения постепенно возвращались в свои старые здания. Мне очень хотелось повидаться с кем-нибудь из близких людей. Но их в Москве не было. Наудачу я позвонила своей подруге Мирре. Меня очень обрадовал ее голос в телефонной трубке. Весь день я провела у нее. Иногда так хочется, чтобы тебя побаловали. Муж Мирры, работавший в оборонной промышленности и имевший броню, пропадал на своем предприятии. Сама Мирра ждала ребенка и поэтому прервала на год работу на радио. Мы решили развлечься. Но это нам не очень удалось. Будущая мать не находила себе места. «Только бы ребенок родился здоровым!? говорила она с грустью.? Бомбежки, лишения… Да, уже в чреве матери ребенок чувствует войну. Разве это не страшно?» Конечно, это страшно, думала я, но ничего не сказала. Я поставила пластинку с песней Суркова. Нам всем она нравилась. Солдаты в окопах пели ее с большим воодушевлением. Для них эта песня и была написана. Песня о той единственной дома, о ее любви, которая помогает ему выжить. Мы обе пели ее, будто лежали в окопах, плакали и смеялись.
Мне пора было к поезду. Распрощались мы весело. За столом выпили по стакану вина. «За победу! За будущую жизнь!» Сын, которого родила Мирра, получился замечательным парнем. Он педагог, последователь Макаренко.
Домой я поехала на метро, взяла вещи и пешком пошла на вокзал.
Мой начальник
Поезд был переполнен. Во Владимир я приехала совершенно измученная в три часа ночи. Я подождала на вокзале, пока не рассвело. Камера хранения была еще закрыта. Мой тяжелый чемодан, на этот раз наполненный книгами, я оставила у начальника станции и отправилась в путь. Владимир? это старинный город с красивыми церквами и другими средневековыми достопримечательностями. До четырнадцатого века? центр Владимиро-Суздальского княжества. Но мне было не до истории. Кроме длинной главной улицы я видела лишь маленькие узкие немощеные переулки, которые то уходили в гору, то спускались с горы. Маленькие ветхие деревянные домики. Путь от вокзала к лагерному управлению шел круто в гору. Мне пришлось пройти семь километров. Общественного транспорта в городе не было.
Лагерное управление находилось в здании администрации тракторного завода. Я вошла в комнату начальника лагеря. За большим письменным столом сидел невысокий подполковник в очках, что-нибудь около пятидесяти лет. Похож на учителя. Он встал и сделал несколько шагов мне навстречу. Это настроило меня хорошо. «Мои бумаги, наверное, еще не пришли, но я здесь».
Он ответил мне в том же тоне: «А это главное, я о вас знаю».
У меня сразу же установился контакт с этим человеком. И этот контакт сохранился на годы. Работать с ним было одно удовольствие. Мне казалось, что этот человек олицетворяет партию. Гуманист до мозга костей. Это чувствовали даже военнопленные. Антифашисты боготворили его, его и врача Беликову. Еще сегодня многие из антифашистского актива спрашивают меня об этих двух людях. Мне очень жаль, что не удалось сохранить с ними связь.
«Известно ли вам, что вы отвечаете за двенадцать лагерей?»? спросил меня мой шеф с сочувственной улыбкой.
«Нет, этого я не знала. И где они?»
«Здесь, на территории тракторного завода, находится главный лагерь, два других? в городе и девять? в области».
«Везде ли есть антифашистские активы?»
«Нет, только в главном лагере и лагере номер один».
«Хорошие?»
«Большие».
Я рассмеялась.
«Чтобы ответить на ваш вопрос, дорогой товарищ, надо знать этих людей, понимать их язык».
Мой шеф нравился мне все больше.
«Я думаю, вряд ли полезно для антифашистской работы совмещать в одном лице руководителя актива и лагерного коменданта. Но как с этим быть, разберетесь сами».
«Можно ли мне теперь идти? Я бы хотела провести сегодняшний день в лагере, понаблюдать».
«Идите сначала в хозяйственный отдел и скажите, чтобы вас разместили».
Хлебом единым
Хозяйственный отдел был через две двери. В комнате сидели добродушные люди. Двое мужчин и одна пожилая женщина.
«Мы разместили вас в „гранд-отеле“ тракторного завода,? пошутил один из мужчин.? В комнате на три человека. Пока что вы в ней одна».
Говоривший заметил, видимо, какую я сделала кислую мину. «Лучше, чем в городе. Не так далеко. Ведь по вечерам здесь дороги не освещаются. От вашего общежития вам надо пройти до лагеря только четыре километра по полю, и вы на месте».
«Да, действительно рукой подать».
Я спросила о столовой.
«Столовая была, да сплыла. Теперь будете получать паек. Раз в две недели».
«И что мне с ним делать?»
«Есть!»
«Сырым?»
«Как так, сырым? Варить!»
«Где?»
«Ну, в вашем „гранд-отеле“.:
«И когда? Вечером?»
«По мне, хоть ночью. Если вам это нравится».
«Вы человек веселый!»
«Да, со мной не соскучишься!»
«До свидания!»
Я, конечно, не стала готовить. Не было ни времени, ни охоты. Да и кто говорит, что человек хлебом единым жив? Вкусен был черный хлеб, я ела его утром, днем, вечером, снова и снова. Я даже не могла его весь съесть. Конечно, за это пришлось расплачиваться. Ну, ладно. О болезнях говорить не стоит. Такое у меня было правило. К сожалению, я слишком часто его забывала. Как и другие хорошие правила.
Разговор в хозяйственном отделе не прибавил мне бодрости. В лагерь я пошла с невеселыми мыслями. К тому же пришлось вернуться: у меня не было пропуска. Он лежал в управлении. Шеф о нем позаботился, а подписал его командир караульного батальона. Еще десять минут ходьбы? и я оказалась в лагере.
Антифашистский актив находился в левом бараке, сразу же у входа.
Это помещение располагалось между кухней и помещением для выдачи хлеба. Не очень-то подходящий климат для разъяснительной работы, мелькнула у меня мысль. Я открыла дверь. Обычная команда «Встать!», которую я, впрочем, вскоре сама отменила. В помещении находилось довольно много пленных. Встав в круг, они о чем-то спорили друг с другом. Я услышала слова «норма», «проценты». Неплохо. Я поприветствовала всех, сказала, кто я такая. Трое тут же исчезли. Это были командиры рот, только что вернувшиеся со своими людьми после смены. Они докладывали о выполнении нормы. Двое остались. Блондин представился мне: «Герберт К. Руководитель актива и лагерный комендант. А вот это Детлеф. Он здесь убирает».