Я родился на этой самой "западной границе" в первый послевоенный год, и все мое школьное детство прошло возле Бреста. Эти слайды я снимал сам, и мне есть что рассказать этим ребятам.
Койка за ходовой станцией заскрипела - Логунов сидел, смотрел и слушал, забыв о своей пояснице. С того раза я определял по Логунову, как по некоему индикатору, качество своих бесед и лекций: "стрелка" в горизонтальном положении - плохо, в вертикальном - хорошо...
Разумеется, политическое и патриотическое воспитание молодых подводников не определяется лишь двумя плановыми часами. У любого политработника найдется для того множество иных форм и методов - даже в самые напряженные дни плавания. И, пожалуй, чем труднее обстановка, тем благодатнее почва для такого воздействия.
* * *
Акустики устали. На лицах - полное безразличие. Иду к секретарю комитета ВЛКСМ старшине команды радиотелеграфистов мичману Бардину. У парня задатки хорошего радиожурналиста. Всю ночь готовим с ним выпуск радиогазеты специально для акустиков. Гвоздь программы - маленькая бобина с десятиминутным рассказом бывшего командира фронтовой подводной лодки "С-15" Георгия Константиновича Васильева. Рассказ о том, как в сорок втором "С-15" открыла свой боевой счет. У меня у самого побежали по спине мурашки, когда в отсеках раздался ровный хрипловатый голос:
- Четырнадцатого января в семь часов двадцать минут по пеленгу сорок градусов акустики услышали шум винтов немецкого транспорта...
Не знаю, о чем думали в эту минуту акустики: доклады их по-прежнему оставались уныло-однообразными - "горизонт чист",- но только появилась в них напряженность ожидания... Или мне это показалось? Может, и так. Куда как легко верится в то, во что хочется верить...
* * *
Мы возвращаемся под барабанный бой пишущих машинок. Отчеты, отчеты, отчеты... Старпом, командиры боевых частей, примостившись кто где, пишут пухлые тома отчетов о торпедных стрельбах, о маневрировании на учениях, о всем том, что случалось с нами в дальнем походе. Если бы пираты после каждого абордажа вынуждены были документировать свои действия, пиратство выродилось бы на корню.
На прокладочном столе скучная карта-сетка без глубин, без островов. Она означает некое условное пространство и пригодна для любого района Мирового океана на данной широте. Долгота проставляется карандашом под безымянными меридианами. Кажется, будто мы вообще вышли, выпали из реальных земных координат и превратились в абстрактное тело, такое же условное, как значок, символизирующий нас на карте Главного морского штаба. Мы случайно перескочили в двухмерное пространство и теперь обречены жить в плоскостном мире координатных сеток. От этого можно повредиться, если бы на штурманском пульте, висящем над столом автопрокладчика, не проплывали в окошечке лага цифры пройденных миль, а на шкалах счислителя не выскакивали градусы широты-долготы. Хотя вся эта штурманская цифирь так же неосязаема, как и пространство карты-сетки, тем не менее гудящий штурманский пульт с многочисленными окошечками, в которых пошевеливаются картушки гирокомпасов, вращаются цифровые барабанчики с узлами и милями, он, этот путепрядный станок, приободряет, к нему тянет, от него трудно оторваться...
"Когда усталая подлодка из глубины идет домой..." Хорошая песня. Слова бесхитростны, но очень точны. И музыка достоверна - в ритме крупной зыби и малого хода под электромоторами.
Если в ресторане оркестр исполняет ее семь раз подряд, за столиками сидят подводники, только что вернувшиеся из похода.
Усталая подлодка...
* * *
Парадокс судового времени: часы летят, как минуты, а сутки тянутся неделями. Подводник любит все, что напоминает ему о течении времени. И даже не потому, что так страстно рвется на берег. Просто под водой, в отсеке, где не ощутимы ни естественная смена дня и ночи, ни движение в пространстве, создается препротивная иллюзия застывшего времени. Она разрушается ростом цифровых столбцов, зачеркнутых в календарях, стопой исписанных страниц в вахтенных журналах, уровнем одеколона во флаконе для ежедневных протираний... Даже на разматывающуюся бобину кинопроектора посматриваешь с вожделением: на глазах уменьшается...
А тут как-то, перебирая гитарные струны, рыжие от ржавчины, минер пропел со значением:
Вот и январь накатил, нашумел,
Бешеный, как электричка...
- Как январь? - вздрогнул доктор, оторвавшись от "Челюстной хирургии".
- Так, Склифосовский. Через неделю Новый год. Ку-ку!
За сутки до Нового года в отсеках вырос целый ельник. Три самых могучих "дерева" были собраны из полиэтиленовых секций и подпирали теперь подволок в кормовом торпедном отсеке, в офицерской и мичманской кают-компании. Другие ростом в ладонь и меньше - произросли в каютах, рубках и даже трюме центрального поста. Елками гордились и ревниво следили, чья украшена лучше. Те, кто перед походом не запасся крохотными пластмассовыми елочками и блестящими микроигрушками, выпрашивали у доктора "зеленку" с марлей и обвешивали проволочные каркасики крашеной "хвоей". Игрушки делали из шоколадной фольги и разноцветных цилиндриков сопротивлений, лампочек, пестрых проводков, выклянченных у радистов и гидроакустиков.
Помощник Федя поразил всех сюрпризом: из рефкамеры была извлечена тушка куренка, припрятанная со времен последнего похода к плавбазе и замороженная до хрустального звона. К зажаренному куренку кок мичман Маврикин прикрепил бумажную гусиную шею, а в хвост вставил записку Руднева: "Назначаю жареным гусем. Помощник командира". "Гусь", водруженный на стол посреди салфеток, свернутых колпачками, и "стопок", наполненных сухим вином, имел шумный успех. Включили хирургические софиты, и механик, как заведующий столом, взялся за нож:
- Значит, так: командиру - шея, помощнику - крылышки, запчасти к Пегасу! Ножки - ходовую часть - командирам моторной и электротехнической групп. Ну, а "прочным корпусом" я займусь сам!
- Много хочешь, мало получишь,- вмешался старпом и отобрал нож.
За полчаса до праздничной полуночи доктор прицепил бороду Деда Мороза и скептически оглядел "Снегурочку", чей воздушный наряд никак не скрывал мощные бицепсы матроса-торпедиста Максимова.
- За мной! - сказал доктор-дед и взвалил мешок с подарками. И тут же над головой заверещал ревун - торопливо, тревожно, настырно...
- Тревога!.. Торпедная атака подводной цели. Стрельба глубоководная.
"Снегурочка", срывая с себя марлевый наряд, ринулась в родной первый отсек, а доктор в кают-компанию, куда он расписан на время боя,- и в самый раз: подлодка так круто пошла на глубину, что "гусь", сшибая салфетки, покатился по столу. Вино в стопках перекосилось, а шарики "витаминов", ссыпавшись с блюдечек, весело поскакали по узкой палубе.
Пока доктор боролся за живучесть новогоднего ужина, подводная лодка легла на боевой курс, и штурман, доложив контрольный пеленг на цель, с тоской глянул на часы. Шесть огненных нулей выскочили на электронном циферблате, и тут же замелькали первые секунды нового года...
Море не считается с праздниками. Мы привыкли и не к таким его каверзам. Но кто бы мог подумать, что подводная лодка "противника", которую мы так долго выслеживали в засаде, появится вдруг в такую минуту?!
- Включить магнитофоны!
Это звучит как "Работают все радиостанции Советского Союза!" Торжественно.
Центральный пост. Череда лиц в профиль. Командир над штурманской картой. Боцман - на рулях глубины.
Старпом шелестит таблицами стрельбы. Штурман не отрывается от планшета маневрирования. В глубине отсека светится круглый экран подводной обстановки.
- Акустик, штурман, торпедный электрик, секундомеры - товсь! Ноль... Ввести первый замер!..
Сквозь мерные гуды механизмов - звенящий гул глубины из выносного гидродинамика. У акустика на маленьком экране горит зеленая точка. При появлении шума чужих винтов точка расслаивается в клубок пляшущих нитей. Электронная "нить Ариадны", по которой мы выходим к цели.
Цель классифицирована как подводная лодка. Теперь самое главное - быстрее определить ее курс и скорость. Этим занимается КБР - корабельный боевой расчет.
Командир не выходит из штурманской рубки. Карта почти сплошь исчерчена нашими галсами, до дыр истыкана иглами измерителя, затерта резинкой, присыпана графитовой пылью. Таким открывается "поле брани" командиру подводной лодки. Он единственный из экипажа, кто воюет в полном смысле этого слова. Все остальные помогают ему, как в старину заряжали и подавали рыцарю мушкет. Он сам замышляет бой. Он единственный, кто знает обстановку под водой, над водой и в воздухе. И потому он - полубог.