В 17.36 корабли повернули на 90 градусов влево. "К-21" оказалась на контркурсе с линкором. Лунин начал ворочать вправо, чтобы лечь на боевой курс и выпустить по "Тирпицу" носовой залп.
Напряжение на лодке достигло предела. Каждый понимал значение происходящего. Еще никому из североморцев не приходилось прорывать столь мощного охранения, а стало быть, и подвергаться столь большой опасности. Никому не доводилось выходить в атаку на такой крупный боевой корабль. Все в этой обстановке было новым, необычным. И людям с трудом верилось, что все протекает вот так запросто, вполне благополучно.
Курсовой угол "Тирпица" достиг 55 градусов. До залпа оставалось три минуты. "Скорей бы, скорей бы..." - стучали сердца подводников. Но тут, приподняв перископ. Лунин изменился в лице. К рею линкора легко взлетели сигнальные флаги - хорошо, что профессионально натренированный глаз командира сумел запечатлеть эту как будто бы незначительную деталь. Флажное сочетание означало: очередной поворот на новый курс. Но на какой?
- Лишь бы не влево! - пробормотал Николай Александрович. Поворот влево мог сорвать всю атаку. Снова приподнял он перископ и не сумел сдержать улыбки. Эскадра повернула вправо. Возможность атаковать не была потеряна. Но курсовой угол линкора, хотя корабль и приблизился к лодке, стал очень острым - градусов 5-7. При таком курсовом угле цели стрельба не могла быть успешной. Начинать длительный маневр для выхода в новую точку залпа Лунин не рискнул - ведь эскадра могла снова начать поворот. Он решил изменить взаиморасположение кораблей кратчайшим путем, приведя линкор на кормовой залп. Правда, в корме было четыре, а не шесть, как в носу, аппарата, но обстоятельства вынуждали идти на этот тактический проигрыш.
В 18.01 с дистанции семнадцати кабельтовых лодка выпустила по "Тирпицу" четыре торпеды с интервалом в четыре секунды. Тут же Лунин увел лодку в сторону и на глубину. Над головой молотили винтами воду миноносцы - их шум хорошо слышал гидроакустик.
Через 2 минуты 15 секунд во всех отсеках лодки хорошо различили два взрыва. Вздох облегчения вырвался у людей.
Охранение не обнаружило лодку после атаки. Лишь спустя шестнадцать минут где-то в стороне трижды раздался глухой протяжный грохот.
Когда в 19.09 "К-21" всплыла под перископ, горизонт был чист. Лунин приказал старшине радистов Горбунову передать командованию донесение об атаке "Тирпица".
На следующие сутки наша разведывательная авиация обнаружила эскадру у норвежских берегов. Она возвращалась домой, отказавшись от попытки нанести удар по конвою. Вскоре "Тирпиц", по разведданным англичан, был поставлен в ремонт.
Что же касается Лунина, то его воинский подвиг неоспорим. Мастерски прорывал он охранение, мастерски маневрировал, идя с расчетливым риском навстречу смертельной опасности. "К-21" сделала то, что не решились или не захотели сделать англичане: она стала на пути главных сил противника, чтобы заставить их повернуть назад и тем самым спасти от окончательного разгрома конвой PQ-17. Наш союзник, обычно столь щепетильный в вопросах морской чести, оказался явно не на высоте. Ведь защита охраняемых всеми силами и мерами транспортов составляет суть любой конвойной операции. И решение бросить без боя транспорты на произвол судьбы трудно назвать мягче, чем недобросовестное, независимо от мотивов, которыми оно было продиктовано.
Атаку Лунина тщательнейшим образом разобрало командование бригады. Действия его были признаны вполне правильными, отвечающими обстановке. Все мы отдали должную дань его беззаветной боевой дерзости и изумительной выдержке качествам, которые проявил он в этом трудном бою. А "К-21" вскоре после этого стала Краснознаменной.
* * *
В операции по прикрытию PQ-17 участвовали многие лодки. Выходил и я с Видяевым на "Щ-422".
Тут, видимо, требуется пояснить, как Видяев стал командиром четыреста двадцать второй "щуки".
В июне, возвратившись из похода с Шуйским, я с изумлением узнал, что, пока мы были в море, Малышева отстранили от командования лодкой.
До сих пор мне нелегко отдать себе отчет, что случилось с этим командиром. В январском походе он, по моим наблюдениям, без опаски вел поиск и атаки, не проявлял растерянности, когда лодка камнем летела вниз под аккомпанемент взрывов глубинных бомб.
Но после Малышев несколько раз выходил в море и возвращался с неизрасходованными торпедами, хотя, вероятно, израсходовать он их мог "Щ-422" имела встречи с противником. Комиссар лодки старший политрук Дубик, превосходно знавший командира, не мог отрицать, что его действия при встречах с врагом носили печать чрезмерной, труднообъяснимой осторожности.
В июне Малышев вышел в море с новым комиссаром - старшим политруком Табенкиным. Через несколько дней Табенкин дал радиограмму в базу с просьбой отозвать лодку. У командира явно ничего не клеилось.
Как объяснить все случившееся? Возможно, январский поход с его свирепыми бомбежками, а затем гибель нескольких лодок морально надломили этого недостаточно твердого человека.
Впечатление, которое произвели на подводников первые боевые потери, не следует преуменьшать. Однако подавляющее большинство командиров и краснофлотцев сумело овладеть своими чувствами, и неудивительно, что в крупном коллективе все же оказался человек, который так и не смог пережить потрясения...
Так Видяев, числившийся после гибели "Щ-421" в резерве и тосковавший по морю на бесчисленных дежурствах по бригаде, вновь получил корабль.
Мы вышли из Полярного 6 июля, после лунинской атаки по "Тирпицу", когда задачи, поставленные перед подводниками, были, по сути дела, исчерпаны. Поэтому поход оказался безрезультатным. Встреч с боевыми кораблями мы не имели. Зато самолеты досаждали нам изрядно. То и дело приходилось срочно погружаться, чтобы избежать атак с воздуха.
За время плавания случился лишь один достойный упоминания эпизод.
Лодка шла в надводном положении. Погода и видимость не затрудняли наблюдения. Обстановка на море была вполне спокойной. Вдруг вахтенный командир крикнул с мостика:
- Внизу! Доложите комдиву и командиру лодки: просьба выйти наверх!
Эта "просьба" на флоте носит весьма категоричный характер. Дело в том, что Корабельный устав предусматривает единственную формулу вызова командира на мостик: "Просьба выйти наверх". Понятно, пользуются ею не для того, чтобы пригласить командира полюбоваться красивым пейзажем. "Просьба выйти наверх" это значит, что вахтенный командир или не может самостоятельно разобраться в обстановке, или не в силах предотвратить неминуемую гибель корабля. В любом случае слова вызова остаются одни и те же. Только интонация может быть разной. И командир, конечно, по такой "просьбе" пулей вылетает наверх, не ожидая ничего хорошего.
Мы с Видяевым мигом оказались на мостике.
- Товарищ комдив,- взволнованно сообщил вахтенный командир,- справа на курсовом девяносто, кабельтовых в десяти, всплыла "малютка" и сразу же погрузилась.
- "Малютка" в Норвежском море? - усомнился я.- Да как она могла сюда дойти? Вам не показалось?
- Нет, нет, точно. Она продула среднюю, потом опять заполнила ее. Даже фонтан виден был!
В это время сигнальщик доложил, что справа на курсовом сорок пять снова всплывает загадочная лодка. Понаблюдав за ней, я опознал ее тип. Эта "подводная лодка" была самым натуральным... китом. До сих пор мы не встречали этих гигантов в Норвежском море. Нам приходилось иметь дело только с их мелкими двоюродными родственниками - касатками.
С интересом наблюдали мы за резвящимся китом. Он то нырял, то снова всплывал. Потом живая субмарина прибавила ходу и, обогнав нас, скрылась из глаз.
Китов в этом походе мы встречали еще несколько раз - видно, их стадо случайно забрело сюда. Но никто больше не путал их с подводными лодками.
В базу мы возвратились, проплавав двадцать одни сутки.
Федор Алексеевич очень органично вошел в экипаж "Щ-422". Он быстро стал командиром не только по должности, но и по сути. По должности-то все просто: подписан приказ, и дело с концом. Но ведь бывает и так. Человек получил назначение, вступил в командование кораблем, а с экипажем он чужой. Глядишь, он и дело свое знает, и к беспорядку непримирим, а не уважают его моряки, не любят. Такое обычно случается с людьми эгоистичными, несправедливыми, черствыми.