Клыковцы осерчали, и с барачниками не слишком церемонились. Тех, кто под действием винных паров или неуместного в такой ситуации гонора, сопротивлялся, били жёстко. С теми, кто решился взять оружие, пусть даже сгоряча схватился за тупой хлебный нож, вообще не разговаривали.
Под шумок Ольга разобралась с Гундосым. Спровоцировать пьяного пасюка ей не составило труда. Несколько сказанных громко, чтобы все услышали, слов, да таких, за которые в бараках не прощают. За базар надо отвечать, и дура-баба сейчас ответит… сама напросилась, он ей объяснит… Гундосый, достав нож, попёр на Ольгу. «Ой, мамочки! Помогите! Убивают!», — завопила сестрёнка и длинной очередью разворотила Гундосому брюхо. Тот успел осознать вину, и пожалеть, что связался с психованной сучкой! Выстрел милосердия положил конец его душевным и физическим терзаниям.
В бараках пробыли недолго; большинство из тех, кто мог бы доставить неприятности, сейчас дрались у северных ворот, остальные не сильно артачились. Со злыми дружинниками лучше не связываться; стоя зубами к стене, трудно будет объяснять, что ни в чём не виноват… тут надо бы обождать, посмотреть, чем дело кончится.
Клыков спешил, его нервировала долетающая от северных ворот стрельба. Двое вызвались приглядывать за бараками, основная группа направилась к милицейскому участку, а небольшой отряд Захара — к складу боеприпасов.
У волка огромный лоб, а на правом боку рыжая подпалина. Откуда ты здесь? Почему не охраняешь Партизана? Жаль, не можешь ты рассказать, как у него дела.
Зверь поднял голову, меня обжёг горящий жёлтый взгляд. Волк тявкнул; почти как собака. Ну-ка, подожди, дружище. Твоё сознание открыто, и я кое-что понимаю:
«Ты звал? Я пришёл. Ты обещал охоту! Где?»
«Уже скоро».
«Позови, когда нужно. Мы идём драться с… (образ волколака, азарт, ненависть, презрение)».
Вожак задрал морду к небу, душу пронзил тоскливый вой. Из-за деревьев появлялись другие.
Вот гадство, ещё и непонятные выстрелы в Посёлке! — почти равнодушно подумал Слега. И патруль, отправленный за подкреплением, запропастился, и Пасюка нет. Когда нужен, его и нет! Здесь такое — без начальства не разберёшься! Да где же его, это начальство, взять? Не соизволили они явиться. Зато потом до всякой мелочи будет докапываться — только держись! А сейчас они там, где тепло и не стреляют. Здесь каждый на счету — некого послать за Пасюком. Вон, из леса вышла стая волков, принесла же их нелёгкая! Близко не подходят, а с такого расстояния их не достанешь. И откуда столько зверья на нашу голову? Ладно, у Мухомора сейчас дробовик, никакого толка от дробовика.
— Эй, Михаил, а ну, сгоняй за начальством. Да чтобы шустро. Одна нога здесь, другая тоже…
Чужаки выдохлись, Настёна, кажется, и вовсе уснула: дышит, будто плачет, глаза крепко зажмурены а руки-ноги, как у куклы на верёвочках. Я, на всякий случай, придерживаю обмякшее тело. Что ж, пора и мне… Я достал из кисета шишку хмеля, разжевал, и, немного подумав, взял ещё одну.
И пригрезилось, будто я — комар, завязший в сером клубящемся киселе. Если приглядеться — это вовсе не кисель, а сплетённая из зловонных нитей паутина. Эта паутина так плотна, что в ней застревают и взгляд, и мысль. Смотришь, и не видишь, кричишь, а крик возвращается, как глухое эхо.
Но, если вглядеться пристальнее, сквозь муть начинают тускло просвечивать огоньки. Одни горят ярко, другие чуть заметно мерцают, есть и такие, что лишь слегка угадываются. В этих условиях я не могу говорить с лесом, но можно же приказать тварям напрямую! Захватить чужое сознание, заставить его повиноваться не получается, но послать команду всем, кто готов ей повиноваться, мне по силам. И я крикнул:
«Вперёд. Настало время охоты!»
Твари двинулись к Ограде. Они всю жизнь считали, что там, за частоколом скрывается их главный враг. Я не заставлял их делать ничего, что противоречило бы их желаниям. Посёлок огрызнулся громыханием выстрелов, началась бойня: люди тоже «услышали» команду, они тоже решили поохотиться. Звери метнулись назад, под защиту деревьев — инстинкт самосохранения победил, а свинцовый град ещё долго бил по траве, кустам и деревьям…
Оружейный склад: постучали, и Яков открыл, никаких проблем!
— Слушай внимательно, — в третий раз объяснял Захар. — Сейчас ты отдашь ключи, и свалишь отсюда, целый и невредимый.
— А как я отчитаюсь?
— Отчитаешься! Я тебе, где надо, распишусь, — начиная злиться, пообещал Захар. Тут никакого терпения не хватит, Клыков ушёл к участку, надо бы догонять, да вот застрял, не получается переупрямить упрямого Яшку. — Я тебе сейчас так распишусь!