Я подумал, что эти пятнадцать секунд и мне показались вечностью. Антон, между тем, рассматривал упавшие с дерева жвала разорванного в клочья насекомого.
— Зачем тебе эта гадость? — поинтересовался Леший.
— Трофей, — объяснил Антон. — Архипу в коллекцию. Сменяю на табачок.
— Ну-ну. Сам тащи. Я даже не притронусь, — Леший сплюнул в третий раз.
— Трактор повезёт. Он железный, ему всё равно, какую дрянь возить.
— А и хитрая же скотина. Прямо у дороги окопался, — заговорил о другом Леший. — Запросто могли попасть. Точно, парни?
— Ага, запросто, — пропыхтел Антон. Чтобы не перепачкать одежду в обволокшей жвала слизи, он старался держать трофей на вытянутых руках. — Олегу скажи спасибо, вовремя почуял.
— Надо ещё разобраться, чего он там почуял, — пробубнил Леший. — Вона как его вставило. Чой-то у него с башкой, точно, не в порядке.
Жирная грязь цепляла сапоги, под ногами хлюпало. Появились лужи чёрной воды. Корявые, с чахлой больной листвой, деревья обметал жёлтый лишайник. Землю вместо травы укрыл ковёр из разноцветных мхов, а подлесок исчез. Больше не мелькали ящерки, зато кишмя кишели жирные бородавчатые лягушки. Неподвижный воздух звенел; в нём клубились тучи злющей мошкары. От неё одно спасение — настой комарника. Воняет, конечно, мерзко, и кожа потом зудит, зато болотные насекомые, от которых можно подцепить всякую заразу, не кусают.
Миновав небольшой, ничем не примечательный полустанок — обветшалый, с отвалившейся штукатуркой, домишко и устеленный подушкой белёсого мха перрон — мы вышли к железнодорожной стрелке, и повернули на восток.
Лес поредел, стали попадаться заросшие камышом несвежие озёрца. Потом камыш уступил место подёрнутой ряской водной глади, а деревья остались за спиной. Болото почти затопило насыпь, по которой мы шли.
Пустота! Я в жизни не видел столько не занятого ничем пространства. Лес чернеет где-то сзади, а вокруг ни деревца, ни кустика завалящего — лишь зелёная гладь болота, да приземистые кирпичные строения впереди. Солнце жарит, и никакой тени. Чувствуешь себя куском свинины на сковородке. Озираешься по сторонам, а взгляду не за что уцепиться — голова идёт кругом.
Небольшой тупичок. Забор давно сгнил и рухнул, только столбы, накренившись, торчат из воды. Ворота настежь. За ними — несколько домиков из белого кирпича. Рядом четыре цистерны подставили солнцу покрытые ржавчиной и облупившейся краской бока. Под тяжестью вагонов рельсы просели в болото; колёса по самые оси ушли в воду.
— Ещё глубже провалились, — забубнил Леший. — Ежели дожди не перестанут, в будущем году будем на лодках за соляркой плавать.
— А можно вагоны отсюда вытащить? — поинтересовался я.
— Вытащим, если знаешь, где найти паровоз! А не знаешь, так не болтай зря, — сказал Леший, и я заткнулся.
У цистерны внизу имеется специальный кран. Я по наивности думал, если его открыть, само и потечёт, успевай вёдра подставлять. Оказалось — не всё так просто. Грязь, вода и разные ненужные примеси после долгого хранения на дне цистерны скопились. Эта гадость из крана и польётся, никакая фильтрация такой солярке не поможет. Нужно аккуратно, через горловину, чтобы не взбаламутить.
Леший сверху, ведром, привязанным к верёвке, горючее зачерпывает. Я другое, полное ведро Савелию опускаю, и при этом думаю, как бы не грохнуться с лестницы, на которой приходится балансировать. Савка тащит солярку к трактору, а там Антон принимает, и в бочку опрокидывает. И так — раз, второй, третий. Много-много раз.
Час поработали — отдых. Духота, я мокрую от пота куртку разложил на цистерне, пусть на солнышке прожарится. Самому бы не испечься; кожа, непривычная к загару, моментально покраснела на плечах. От запаха солярки и тухлой болотной водицы мутит. И покурить нельзя. Одно радует — перестал терзать внутренний холод, сделалось хорошо и спокойно.
— Ты в небо иногда поглядывай, — сказал Леший. — Место голое, от летунов негде прятаться.
Я послушно глянул вверх, а там синева — дна не видно! Показалось, затянет меня бездна, и пальцы непроизвольно в горловину люка вцепились. Тварей наверху я не увидел, но в глазах замелькали цветные пятна, когда я нечаянно скользнул по Солнцу взглядом.
— Видишь островок? — Леший махнул рукой вправо.
Я всмотрелся в болотную гладь. Из-за мелькающих пятен ничего рассмотреть не получилось, но, показалось, что-то в сотне шагов от цистерны, действительно, чернеет.
— Ну, — ответил я, — вижу.
— Вот тебе и ну! — передразнил Леший. — Раньше это холмик был, пешком до него ходили, а теперь, разве что, вплавь. Место там примечательное. Черно там, будто землю выжгли, даже мох не растёт. Смотри лучше: видишь, посерёдке, где кочка, скомканное тряпьё пестреет. Видишь, что ли? Так это Бармалей. Может, помнишь? Был такой лесник, здесь и гробанулся. Вообще, он нормальный был, но шибко любопытный — совался, куда не просят. И в тот раз понесла его нелёгкая глянуть, что за чудо посреди болота виднеется. И посмотрел, да никому рассказать не успел. Там человека и скрутило. Лежит, ничего ему не делается. Если в бинокль разглядывать — как новенький. Глаза открыты, а не моргают. Сквозь него и травка чудная проросла, будто зелёные верёвочки опутали тело. Автомат рядом валяется. Бери да стреляй. Только дураков нету, за ним лезть.