— И вот теперь я, тхеро, — разводя руками, несколько недоуменно заключал он свой рассказ, — член Политбюро Коммунистической партии Шри-Ланки.
Лауреат международной Ленинской премии «За укрепление мира между народами», он остался в памяти людей как воплощение скромности и несгибаемой воли в борьбе за социальную справедливость, за счастье народа. На изданном посмертно первом томе его автобиографии — изображение разорванных цепей — красноречивый символ решимости народа Шри-Ланки покончить с наследием колониализма.
ЗНАМЯ
И вот я снова приехал на север субконтинента, только не в Индию, а в Пакистан. И снова приходилось выезжать в разные города, встречаться с новыми людьми.
С Раза Али всегда было необычайно интересно. В гости к нему приходили умные люди, не только понимающие, но и знающие жизнь. Это были истинные патриоты. Хозяин — Раза Али — ученый с мировым именем, — человек со сложной и трудной биографией; он много мог сказать людям вообще и, в частности, тем, кто собрался у него в тот вечер. И еще — поваром у него был бывший солдат англо-индийской армии, который еще в начале второй мировой войны был вестовым у лейтенанта полка раджастанских стрелков Раза Али. Повара звали Али Раза. С хозяином его связывали узы дружбы. И не только потому, что Али Раза спас жизнь Разе Али в бою.
Однажды вечером гости расходились медленно, нехотя, но было уже поздно, каждому нужно было еще добираться до дома. В Равалпинди зимой холодно, случаются и морозы. Не сибирские, конечно, но одним демисезонным пальто не обойдешься. Ударит мороз, ночью вызвездит, а поутру на долины лягут туманы и закроют их серебрящимся инеем, и, пока не пригреет солнце, они будут лежать, клубиться, точно горы серой ваты. Я уже стал было собираться домой, в мою скучную и холодную гостиницу, но Раза Али попросил меня не торопиться.
— Али! — крикнул он, и в гостиной, отирая руки, появился повар. Он подошел к Разе Али, и тут мне показалось, что они настоящие братья. Было в них что-то такое, что объединяет людей сильнее, чем кровное родство.
— Посиди с нами, пожалуйста, Али, — сказал Раза. — Сегодня у нас гость из России.
— Я знаю, — ответил Али и обратился ко мне с довольно витиеватым мусульманским приветствием.
В гостиную вернулась Айша, жена Разы Али, уже проводив последних гостей. Мы сидели, потягивая легкое вино. Они втроем расспрашивали меня о жизни советских людей, о событиях, происходящих в мире. Раза обратился к жене.
— Милая, принеси, пожалуйста, знамя.
Айша поднялась и вышла из гостиной.
— Во время войны, — заговорил Раза Али, — мне довелось побывать в городе Баку. Да, да, в вашем Баку. Я был адъютантом офицера связи подполковника Клинтона. Он взял меня с собой в эту поездку. Клинтон должен был договориться с советским командованием об обеспечении охраны транспорта с вооружением и горючим, проходившего по территории Ирана. Подполковник относился ко мне довольно либерально, и я этим пользовался.
Тогда, в конце 1943 г., в Баку в госпиталях лечилось много советских офицеров, участвовавших в Сталинградской битве. С одним из них мне посчастливилось подружиться. Он тоже был лейтенантом, но служил не в пехоте, а в танковых частях. Несколько лет спустя я узнал, что он погиб в боях за Берлин. У меня остался подарок от него — знамя, которое он вывез из Сталинграда. Я храню его как самое дорогое сокровище. Айша сейчас его принесет.
Наступила тишина.
— Нам пришлось защищать это знамя, — проговорил Али. — У нас началась в свое время охота за ведьмами, и Разу арестовали. В поисках улик полицейские все перевернули в доме. Только вот вещи повара они смотреть не стали. Знамя лежало, у меня, завернутое в священную рубаху, доставшуюся мне от деда, — когда-то ее надевали под кольчугу, надеясь, что ома спасет от смертельного удара. Ведь на ней написан весь текст Корана.
Айша вернулась с картонной коробкой в руках, которую передала Разе. Он открыл ее и, вынув сверток бурого цвета, протянул мне. Я осторожно принял сверток.
— Пожалуйста, разверните его — сказал хозяин.
Действительно, на ткани были написаны суры Корана мельчайшим, но четким и изящным почерком. Витязь, носивший эту рубаху, видимо, был не очень рослый — наверное, она предназначалась юноше. Судя по тому, что с левой стороны, примерно там, где под тканью, прикрытой кольчугой, билось сердце, виднелась круглая дыра с почти почерневшими краями, ткань не спасла воина.
Я бережно разворачивал древнюю ткань, и вдруг из-под нее полыхнул кумач — и в моих руках оказалось знамя. Скорее всего флаг, развевавшийся над советским учреждением, может, над зданием школы. Но это было боевое знамя, пробитое пулями и осколками мин и снарядов. Кто знает, сколько погибло солдат, защищая эту святыню.
Раза взял знамя и развернул его. На ткани виднелись серп и молот СО звездочкой над ними.
— Мне пришлось застирывать его, — вздохнула Айша — чтобы не очень было заметно. Но мне это так и не удалось сделать.
Раза, Айша и Али встали и взялись за йрая знамени, словно солдаты перед торжественным принесением присяги. Я поднялся тоже. Мы присягали на дружбу, на верность чаяниям и надеждам всех людей на земле и самой драгоценной мечте — мечте о мире. Я закрыл на мгновение глаза и увидел клубы дыма над сражающимся городом, в вышине кружились стервятники, заклейменные черными крестами, какой-то солдат бросался грудью на амбразуру, плевавшуюся смертельным огнем.
…Домой я возвращался поздно.
Никогда не забыть мне этого вечера.
ПЯТЬ СТРОК НА ОТКРЫТКЕ
Не случаен такой горячий интерес ко всем явлениям жизни Индии в душе каждого современного советского индолога. Более полутора столетий развивалась школа отечественной индологии, и открытия и работы многих наших учителей сформировали и наши взгляды, и наше тяготение к дальнейшему изучению Индии.
О жизни замечательного востоковеда Сергея Федоровича Ольденбурга, выдающегося организатора отечественной науки, многое известно. Однако высокое положение непременного секретаря Академии наук, на котором он находился с 1904 по 1929 год, оставляло в тени ранние этапы формирования его и как ученого, и как человека, не только погруженного в поиски научной истины, но и живущего интересами страны и своего народа. Правда, кое-что об этом рассказано биографами А. П. Карпинского и В. И. Вернадского, великих ученых, его соратников и друзей. И все-таки многое остается скрытым под толщей времени. Большое количество документов находится в архивах либо непрочитанными, либо незамеченными, как, например, самая обычная почтовая открытка, на которой написано лишь пять строк.
Она адресована некоему С. Степняку, проживавшему в Лондоне по адресу: 13, Гров Гарденс, Сэнт-Джонсвуд, Норд-вест. На открытке проставлена дата — 23 ноября 1888 г. Текст открытки таков:
«Брошюр у меня нет здесь, я писал по просьбе Клейбера, которому пишу о Вашем согласии. Как только получу ответ, сообщу Вам. Я получаю свои лубочные книги и картины — не зайдете ли завтра (в субботу) вечером после 5 часов посмотреть их. Я был вчера у Вас, но никого не нашел.
Ваш Сергей Ольденбург
И приписка сбоку: Мой звонок средний — 2 раза[4].
Текст этой открытки мог бы показаться деловым и малоинтересным, если бы не ее адресат. Она обращена к С. Степняку, а он не кто иной, как Сергей Михайлович Кравчинский, известный русский революционер, участник «хождения в народ», страстный борец против царизма, автор ряда книг о России, пропагандист, чьи «сказки» получили одобрение и И. С. Тургенева, и Г. И. Успенского. 4 августа 1878 года среди бела дня он в знак отмщения за жандармские расправы заколол шефа жандармов Мезенцева. Словом, это была личность далеко не заурядная и ко времени написания открытки настолько широко известная, что молодой ученый прекрасно знал, к кому обращался. Шаг был, конечно, смелый, тем более для начинавшего, ученого, будущее которого в немалой степени зависело от благоволения властей.