Теперь нам стало ясно, почему в январе 1914 г. у Степана Шорника был такой тщательный обыск.
Распарывали подушки, матрацы, обстукивали стены, срывали доски пола, копали землю в сарае и пр. У остальных же арестованных, в том числе и у меня, обыск был поверхностный. Листовки к Степану принес тогда Мульгин, и охранка об этом была извещена. Степан успел вовремя переправить их ко, мне, и Мульгину это было неизвестно, поэтому провокация не удалась.
Тут Касторович напомнил, что Мульгин выдвинут кандидатом в члены Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов. Нужно было немедленно послать на завод наших товарищей и обо всем рассказать рабочим.
Мульгина мы решили судить в своем партийном коллективе. На суд Временного буржуазного правительства надеяться было нечего.
Приговор всем был ясен: предателю смерть. Это решение было принято единогласно. Три товарища взяли на себя приведение приговора в исполнение. Они отправились к Мульгину, а мы молча сидели и ждали их возвращения.
Вернувшись, они сообщили, что Мульгина дома не оказалось; его арестовали и отправили в Кресты. Мы решили установить наблюдение за Крестами, так как были уверены, что его быстро выпустят. И мы не ошиблись. Правительство Керенского выпустило всех провокаторов, в том числе и Мульгина. Он ускользнул от нас, уехав в Орловскую губернию. Только после Октябрьской революции Мульгин был арестован и по приговору суда расстрелян.
Митинг в казармах Московского гренадерского полка
После Февральской революции проводилось множество митингов и собраний, на которых происходили постоянные стычки между большевиками и меньшевиками.
Мне хорошо запомнилось одно из таких собраний. Оно происходило в Московском гренадерском полку; я случайно присутствовал на этом собрании.
В длинном, широком помещении бывшего офицерского собрания набилось до отказа солдат. Духота стояла невероятная. Я пробился к стенке, недалеко от стола, на котором докладчик, капитан какой-то пехотной части, готовил нужные к докладу бумаги.
К столу подошел бравый старший унтер-офицер и открыл собрание.
Слово было предоставлено представителю солдатской секции Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов капитану Беляеву.
— От солдат офицер будет говорить,— прошептал кто-то возле меня. Я тоже насторожился...
— Товарищи, мы с вами теперь свободные люди, мы кровью своей добыли эту свободу,— начал капитан.
Вот он говорит полчаса, сорок минут и все в том же духе: свобода, воля, народ, кровь, победа и ни звука о практических задачах. Я не выдержал и крикнул:
— Товарищ капитан, о земле скажи, когда помещики отдадут землю крестьянам и когда ты отдашь им свою. Вокруг завозились солдаты. Одни смотрят на меня с удивлением, другие — с напряженным любопытством, третьи — с одобрительной улыбкой. А докладчик продолжает сыпать пышные слова и ни звука о земле, будто и не было вопроса.
Выждав некоторое время, я снова крикнул:
— О войне скажи, когда войне конец будет и когда закон о восьмичасовом рабочем дне для рабочих выйдет.
Докладчика взорвало.
— Я прошу оградить меня от этих анархистских элементов! — взревел он.
— О-г-го, куда хватил! О земле, о войне, о восьмичасовом рабочем дне — это анархия? А болтать целый час впустую — это не анархия?
Начался шум, топот, послышались выкрики.
— Правильно! Говори о земле, о войне, а зубы нам не заговаривай!
— Убрать его! — кричат некоторые.— Пусть не мешает слушать!
— Он не мешает, надо говорить о земле, о войне. Докладчик умолк, платком вытирает вспотевший лоб. Председатель собрания подзывает ефрейтора и что-то шепчет ему на ухо. Ефрейтор кивает головой, исчезает и буквально через минуту вырастает передо мной с двумя вооруженными солдатами.
— Идем,— сердито говорит он. Сопротивляться было бесполезно. Я поднялся и через боковую дверь вышел на улицу.
Но господину капитану вся обедня была испорчена, мысли солдат оказались направленными совсем не туда, куда он хотел.
В Выборгском районном Совете
Рабочие завода «Людвиг Нобель» по рекомендации нашей партийной организации избрали меня своим представителем в районный Совет рабочих и солдатских депутатов. В Петроградский Совет еще 27 февраля прямо на улице небольшой группой рабочих был избран эсер, и теперь общее собрание его утвердило. Когда я пришел на заседание райсовета, происходившее в здании Педагогического женского института, я был удивлен. Президиум уже сформирован, председателем его избран интернационалист межрайонец Максимов.