— Товарищи, этот гражданин объявил себя представителем Петроградского Совета, он здесь перед вами выступает от его имени, но я сомневаюсь, что он имеет на это полномочия. Мой же документ лежит на столе у председателя.
Среди депутатов замешательство. Смотрю кругом. Трудно определить, кого они поддержат. «Отступать нельзя»,— решил я и, понимая, что, если в этой драке буду бит, вся наша миссия наполовину будет сорвана, крикнул:
— Вы хотите знать, кто из нас прав, тогда пошлите в Петроградский Совет своих представителей, пусть они там посмотрят, послушают и вам потом доложат.
— Он оскорбляет меня,— закричал помощник коменданта.— Я требую лишить его слова и удалить отсюда.
Председатель, как бы хватаясь за якорь спасения, ставит на голосование вопрос о запрещении мне присутствовать на заседании Совета. Но тут с места сорвался молодой парень и крикнул:
— Будет вам головы нам морочить. Теперь мы видим, куда вы нас ведете. Надо послать в Петроград наших депутатов, а не слушать этих господ с кокардой. Хватит!
Депутаты повскакали с мест.
— Выбирать! Послать!
— Не надо!
— Почему не надо? Послать! — раздаются голоса со всех сторон.
Мне все еще трудно определить, за кого большинство. Я требую у председателя поставить вопрос на голосование. Мой противник хочет сначала удалить меня, а потом уже решать вопрос о посылке делегатов. Предложение об удалении меня с заседания проваливается. Я остаюсь, и мое предложение о посылке делегатов в Петроградский Совет принимается абсолютным большинством.
Начались выборы. Я делаю отвод одному депутату, который больше всех кричал против меня и моего предложения. Он взмолился:
— Товарищи! Я свой! Я все сделаю по правде!
Его выбрали, выбрали и поддержавшего меня парня. Они уехали немедленно. Я торжествовал. Рабочие Кронштадта восстановили связь с петроградскими рабочими.
— Посмотрим! — угрожающе прошипел помощник коменданта и покинул собрание.
Я был упоен победой и не обратил внимания на эту угрозу.
Меня окружили рабочие. Они рассказали мне о различных небылицах, распространяемых буржуазией в целях запугивания рабочих, о неимоверной путанице в системе органов управления и пр. Я ушел от рабочих довольный достигнутыми результатами. Некоторые из наших товарищей побывали в этот день на фортах и кораблях. Один ушел в казармы пехотинцев и к вечеру не вернулся. Этот товарищ восемь лет пробыл в тюрьме. После освобождения он отказался от отдыха и немедленно включился в революционную борьбу. Нервы не выдержали, и у него неожиданно началось психическое расстройство. Он выкрикивал всякую чушь, и это самым подлым образом было использовано помощником коменданта и его сторонниками для агитации против нас.
Когда мы сидели и намечали план нашего дальнейшего действия, вошел председатель экипажного Совета и сообщил, что нас приглашает к себе комендант крепости Пепеляев.
— Ловушка,— заявили двое из наших товарищей,— мы туда не пойдем.
Председатель и присутствующие при этом матросы возражали.
— Никакой ловушки нет. Комендант ничего плохого вам сделать не может.
— Знаем, он кадет, не пойдем.
— Так, товарищи, нельзя,— заявил председатель.— Вы находитесь в крепости, а хозяин крепости комендант, как же вы к нему не пойдете?
Мне было ясно, что идти нужно, необходимо. Но товарищи упорствовали.
Пришлось немало потратить сил, чтобы убедить их пойти.
Кабинет Пепеляева помещался в одной из комфортабельно обставленных комнат бывшего офицерского собрания.
Вошли. Комендант встретил нас очень любезно и усадил не около письменного стола, как это делается при обычном приеме официальных лиц, а в полутемном уютном уголке, заставленном пышно разбросавшими свои ветви комнатными растениями. Появились круглые маленькие столики, а на них — маленькие японские чашечки с чаем, печенье, сигареты, папиросы. Круглое, дышащее здоровьем лицо Пепеляева с добродушными глазами располагало к непринужденному разговору.
Комендант начал разглагольствовать о многострадальном русском народе и о русской интеллигенции, которая так много сил отдала для облегчения его
страдания.
— Но сейчас интеллигенция отвернулась от народа, ей оказалось с ним не по пути,— сказал кто-то из нас.
— Что вы, это неверно. Интеллигенция не отвернулась от своего народа, она любит его по-прежнему, страдает его страданиями, но посмотрите, куда ведут его эти безответственные, анархистские элементы. Мы возражали, всемерно смягчая наши возражения. Это продолжалось довольно долго, и мне, откровенно говоря, надоела эта длинная церемония. Я вынул из кармана кронштадтскую газету, показал ее коменданту и спросил: