— Скажите, пожалуйста, почему ваша газета так безбожно врет? Ведь тут, что ни строка, что ни слово — то неправда.
Это насторожило Пепеляева:
— Не может быть, помилуйте! Что вы!
Я настаиваю. Привожу примеры из газеты. Комендант поднялся, подошел к столу, нажал кнопку.
— Позовите моего помощника,— сказал он вошедшему вестовому.
Через минуту входит уже знакомый нам помощник коменданта.
— Я расследую,— сказал он на замечание коменданта по поводу содержания газеты.
Мы, конечно, понимали, что все это комедия и никакого расследования не будет. Через несколько минут мы ушли от коменданта.
Темно. На Якорной площади, у памятника адмиралу Макарову, солдаты роют яму для братской могилы жертв революции. Мы шли молча, утомленные пережитым за день.
— Кто идет? — раздавались время от времени окрики, мы отвечали и, не торопясь, шли к казармам. Здесь нам бросилось в глаза, что люди чем-то взволнованы, что-то случилось, но что — узнать не было никакой возможности. Как потом стало известно, это было связано с болезнью нашего товарища, которого привели из казарм и охраняли два матроса.
Через несколько минут после нашего возвращения пришел председатель экипажного Совета и сказал, что завтра утром назначено заседание объединенного Совета.
В канцелярии никого не было. Окруженные напряженной тишиной, мы не спали.
На другой день, в десять часов утра, мы отправились на заседание объединенного Совета. Встретили нас с напряженным любопытством. В объединенном Совете были не только солдаты, матросы, рабочие, но и офицеры, правда невысокого ранга, о чем свидетельствовала их молодость и простота обращения. За кого эти люди, трудно было сказать, и это нас беспокоило. Председателем объединенного Совета оказался один из этих офицеров. Он занял место председателя и, обращаясь к нам, сказал:
— Ну, докладывайте. Регламент устанавливать не будем.
Мы еще с вечера решили, кто будет выступать первым. Это было поручено студенту, находившемуся в составе нашей делегации. Он говорил два часа, и его слушали с большим вниманием.
После его выступления председатель сказал:
— У нас с вами разногласий нет, мы того же добиваемся, того же хотим, что и вы.— Я схватил за руку рядом сидевшего матроса и радостно, дружески потряс ее.
Наших товарищей окружили солдаты, матросы и рабочие. У всех радостные, возбужденные лица. В эту минуту вошел вестовой и вручил председателю телеграмму.
— Товарищи! От военно-морского министра Гучкова!— крикнул председатель.
— Читай, читай, посмотрим, что он пишет,— раздались голоса. И тут рабочие, матросы, солдаты сгрудились все вместе вокруг председателя. В это время их отличала только одежда; мысли, чувства были едины. Председатель быстро пробежал телеграмму и начал читать. Я не могу воспроизвести эту телеграмму дословно, но содержание ее помню точно. В ней говорилось о том, что революция окончена и ненавистное самодержавие свергнуто, а поэтому приказывалось спустить боевые флаги с кораблей и фортов. Дальше в телеграмме говорилось о том, что нужно установить строжайшую дисциплину и порядок, беспрекословно выполнять приказы и распоряжения коменданта и своих командиров, помнить, что внешний враг еще не разбит, а его агенты сеют смуту внутри страны, недоверие друг к другу и этим разделяют единство нации и т. д. и т. п.
— Ну-с,— произнес один из пожилых моряков и, точно готовясь к кулачному бою, стал закатывать рукава.
Мы ждали, что скажет председатель.
— Мое мнение такое,— произнес он,— приказу этому не подчиняться. Боевые флаги не спускать. Революция для господина Гучкова кончилась, а для нас — только начинается, Мы слушали его, и внутри что-то ликовало. Когда он кончил, в воздух полетели шапки и бескозырки. Все громко кричали: «Ура! Да здравствует пролетарская революция!»
Когда все немного успокоились, председатель поставил на голосование свое предложение, и собравшиеся, как один, подняли руки. Революция кончилась для Гучкова, Милюкова, князя Львова, для нас она только начиналась!
В два часа дня в манеже был назначен митинг войск гарнизона, на котором нам предлагалось выступить и изложить программу действия питерских рабочих. Мы очень волновались, как примет нас гарнизон. Тем более, что, как нам стало известно, там настолько широко против нас была развернута агитация, что помощнику коменданта и его сторонникам удалось спровоцировать довольно большую группу солдат и матросов и направить их в объединенный Совет с требованием выдачи нас, как смутьянов, мешающих революции. Нас занимал вопрос, что скажет гарнизон.