— А протоколом провели?
Я не понял.
— Что протоколом? — спрашиваю.
— Да то, что деньги, взятые у капиталиста Рябушинского, конфискуются и объявляются народным достоянием.
Я, по правде сказать, опешил и виновато сказал:
— Не-ет, Владимир Ильич, не провели.
— Как же это так? Забрали деньги, израсходовали, а документов у вас нет никаких. Да он с вас судом взыщет.
«Как это,— думаю,— судом? Революция, экспроприация экспроприаторов, а он «судом». Не может этого быть».
Но Владимиру Ильичу говорю:
— А мы можем и теперь провести протоколом.
— Как же это?
— Да задним числом. Рябушинскому все равно, а деньги будут наши.
Владимир Ильич хлопнул меня ладонью по лбу и громко засмеялся.
Я понял, что дело кончено и 30 тысяч наши. Выскочил из кабинета Владимира Ильича и на вопрос дежурной молча махнул рукой. Через полчаса я уже диктовал постановление президиума районного Совета рабочих и солдатских депутатов о том, что «деньги в сумме 30 тыс. руб., принадлежащие гр. Рябушинскому, конфискуются и зачисляются в народное достояние».
Однажды в исполнительный комитет Выборгского районного Совета рабочих и солдатских депутатов пришел лет 40 юркий, среднего роста человек. Он торопливо отрекомендовался, сообщил о своем отношении к Февральской революции, к Временному правительству, к Октябрьской революции, к большевикам, умеющим разрушать старое и строить новое. Сказал, что сам он тоже человек живого, творческого дела, поэтому и пришел к нам на Выборгскую сторону, хотя сам житель не этого района. У него есть деньги и добрые намерения: он решил передать нам один миллион рублей на организацию рабочего университета, но с условием, что мы даем ему совершенно готовое и годное для этого дела здание, в котором для него лично отводится в пожизненное пользование квартира в две-три комнаты. Председатель райисполкома нашел предложение приемлемым и сказал, что поставит этот вопрос на заседании президиума.
Мы очень довольны жертвователем. Угощаем его чаем с сухим серым хлебом и твердыми, не очень сладкими конфетами. Он смотрит на нас, потирает коротенькие ручки, улыбается, старается быть с нами запросто, как со старыми знакомыми. У нас закрадывается сомнение: юркий, довольно нахальный коммерсант — и вдруг жертвователь на культурно-просветительные цели пролетариата.
— Ясное дело, у него какие-то задние мыслишки,— говорят товарищи,— но нам его бояться нечего. А миллион рублей на улице не валяется.
На президиуме разгорелся спор.
— К черту его и его миллион. Тоже благодетель нашелся,— говорят одни товарищи.
— Дает миллион, и надо брать,— настаивают другие.
— Мы не дадим себя обмануть. Голосуем, большинство за то, чтобы принять предложение «жертвователя».
Для ведения дела создается комиссия в составе трех товарищей, куда вхожу и я.
Написали договор. Когда «жертвователь» просмотрел его, то сказал:
— Я согласен со всем, что тут написано, но я не вижу того здания, в котором будет помещаться университет.
— За зданием дело не станет,— заявили мы.
— Деньги я даю, но я хочу видеть здание,— отвечает «жертвователь».
В нашем районе подходящего свободного здания не было, но в Городском районе их было сколько угодно.
Решили обратиться к правительству с просьбой дать одно из них для нашего района. Ответственный секретарь райисполкома, я и «жертвователь» отправляемся к народному комиссару по просвещению Анатолию Васильевичу Луначарскому. Выслушав, Луначарский обещал поставить этот вопрос в Совете Народных Комиссаров. Но это нас мало устраивало, нам надо было получить здание немедленно, и мы решили сходить к Ленину.
И вот мы у Ленина. Докладываем ему о цели нашего прихода.
— Миллион? — переспрашивает Владимир Ильич и, прищурив глаза, смотрит на нас, на «жертвователя», улыбается чуть заметной улыбкой и, не погашая ее, слушает дальше.
— Да, миллион,— отвечаем.
— Если дело пойдет хорошо, я не остановлюсь на одном миллионе,— деловито ответил «жертвователь».
— Но мы в затруднении, Владимир Ильич,— говорит один из нас,— деньги есть, желание есть, нужда в этом огромная, а подходящего здания в районе нет. Нам нужен дворец и нужен в собственность.
— Что, что? — торопливо спросил Владимир Ильич.
— Нужен дворец, и дворец в собственность,— повторяет тот.
Владимир Ильич прищурился, смотрит на меня,
спрашивает:
— Слышишь, что он говорит?
— Слышу, Владимир Ильич, но он говорит не только свое мнение, но и мнение президиума райисполкома. Нам нужен дворец.
— Ив собственность?
— Да, Владимир Ильич, в собственность.
— Что-то у нас с вами насчет собственности не вяжется, мы частную собственность уничтожили, декреты насчет этого издали, а вы за собственность.