Руководитель совещания развернул перед нами большую географическую карту и показал районы с большими излишками хлеба. Ехать нужно было туда. Но в связи с тем, что в губкоме ждали прибытия еще нескольких продовольственных отрядов, распределение по районам оставили до их приезда.
Чтобы использовать свободное время, мы решили побывать на местных предприятиях. Это было необходимо, так как среди рабочих было немало таких, которые были тесно связаны с деревней и являлись противниками хлебозаготовок. Нам нужно было поговорить с ними и попытаться мобилизовать их на борьбу за наше общее пролетарское дело.
Утром следующего дня согласно разработанному вечером в горкоме партии плану мы рассыпались по предприятиям города Казани.
Я с двумя товарищами попал к железнодорожникам. Пожалуй, наиболее передовой частью из них были рабочие депо. Они хорошо понимали происходящее вокруг и от всего сердца приветствовали Октябрьскую революцию.
Другое дело — движенцы. Среди них было немало таких, которые высказывали недовольство тем, что Советская власть принимает такие строгие меры борьбы с мешочничеством.
— Был бы тут грабеж, другое дело, а тут честная торговля: в одном месте купил — в другом месте продал, заработал детишкам на молочишко. Почему это нельзя?
— Потому,— говорим мы,— что этим загружается транспорт, вздуваются цены, нарушается работа заготовительных органов, а главное — от всего этого выигрывает кулак, наш классовый враг.
Мы читаем рабочим обращение В. И. Ленина «К питерским рабочим». Рабочие депо явно на нашей стороне.
Они вступают в горячие споры с движенцами, заинтересованными в свободном провозе продуктов по железной дороге.
В гостиницу мы вернулись поздно. Все были довольны проведенным днем.
Товарищи, побывавшие на других предприятиях, были менее довольны результатами своих бесед с рабочими Казани. «Будете вывозить от нас хлеб для Питера и Москвы — у нас начнется голод. Другое дело Украина, Дон, Сибирь — оттуда вези хлеба сколько хочешь».
— Но там же немцы, белогвардейцы, чехи, казаки,— говорят питерцы.
— Ну так что же, прогоните их, и хлеб будет.
В общем настроение у рабочих было неважное. Нужна была серьезная работа, чтобы смыть с них эту потребительскую, обывательскую шелуху.
На следующий день с утра десять человек молодежи из нашего отряда ушли на Волгу, часть товарищей пошла на базар за продуктами, остальные, прячась от зноя, обсуждали удачи и неудачи нашей первой вылазки к рабочим города Казани. Неожиданно грянул орудийный залп. Мы умолкли, прислушались. А звуки выстрелов, точно боятся, что их вот-вот кто-то остановит, катятся один за другим, временами соединяются по два-три выстрела вместе. Взлетели галки, голуби и в тревоге кружатся над базарной площадью, над лавками и домами.
Мы тревожно переглядываемся.
— Не чехи ли?
Стрельба продолжается. Над городом рвутся снаряды.
— Идем в штаб. Надо узнать, что случилось.
У штаба взад и вперед снуют красноармейцы, вооруженные рабочие. Подкатывают мотоциклы, легковые машины. Подхожу к хмурому на вид часовому и спрашиваю:
— Что случилось? Чьи стреляют?
Около часового собираются группы людей.
И оттого ли, что он сам не знает или знает, но ему велено молчать, он поднимает винтовку и орет:
— Разойдись!
Но нашим товарищам все же удается проникнуть в штаб, где им сказали, что идут учебные стрельбища.
Идем домой. Ушедшие на Волгу еще не вернулись. Мы все в тревоге за нашу молодежь. Грянули пушки из крепости, задрожали стены, жалобно задребезжали стекла окон, и, как в лихорадке, забилась крышка стоявшего на столе фарфорового чайника.
— Чехи на Волге! — крикнул пулей влетевший в комнату Прохоров.
Все бросились к винтовкам.
— Постойте, товарищи,— говорим мы.— Надо в губпродком сходить. Самостоятельно мы действовать не можем.
Пошли. На полпути встречаем Чугурина, он возбужденно рассказывает,
— Чехи с белогвардейцами прошли на баржах под красными знаменами, обманув нашу береговую стражу, и открыли огонь по городу.
— Почему же наша артиллерия молчала?
— Артиллеристы забастовали.
— Как забастовали? — вырвался крик возмущения у всех нас.
— А так. Гарнизон крепости — это осколок старой, царской армии. Ну и забастовали. «Давайте жалованье за месяц вперед и новое обмундирование — без этого воевать не будем!»
— Предатели! — крикнул кто-то.
— Нет, они не предатели,— сказал Чугурин.— Это результат политической темноты и нашей плохой работы.
— А почему штаб скрывал от населения города и от нас настоящее положение дела и говорил о какой-то учебной стрельбе?