— Должно быть, чтобы избежать паники в городе, надеялся быстро наладить дело обороны и дать отпор налетчикам, но дело, как видите, затянулось.
Мы молча вошли в губпродком.
— А, легки на помине,— кричит заместитель особоуполномоченного.— С нами едете или как? Мы на подводах. Нам тут больше делать нечего. Пусть военные расправляются.
Нас это озадачило. Вдруг входит товарищ Хомяков, наш старый питерец, давно перекочевавший в Казань на продработу. Мы окружили его.
— Что же это значит?
— Бегут,— ответил он.
— А склады, продукты, товары?
— Остаются.
— Так. А ты тоже бежишь?
— Нет,— ответил он.— Остаюсь.
— Мы тоже остаемся,— заявил я.
— Вот и отлично. А москвичи? Как они?
Решаем привлечь москвичей — организовать боевой отряд.
Вечером, вооруженные винтовками, с порядочным запасом патронов, идем в губпродком. Жуткая тишина еще жилого, но уже покинутого дома окружает нас.
В доме ни души.
Ждем 20—30—40 минут, никто не приходит, и мы отправляемся в губисполком.
Оттуда нас, как коммунистов, направили в губком партии. Беспартийных товарищей из нашего продотряда мы берем с собой.
В губкоме партии нас записали и велели в саду ждать вызова. По деревянным ступенькам крутой лестницы спускаемся в небольшой сад.
Садимся под тенистым деревом и уплетаем хлеб и до горькоты соленую сухую колбасу. На террасе то и дело появляется вестовой. Он выкрикивает отдельные имена, фамилии, названия предприятий.
Нас долго не вызывают.
— Забыли, что ли?
Решили справиться. Говорят, что о нас сообщено в штаб и что нам надо ждать. А ждать нет сил.
Пошли в штаб сами.
Там нашему приходу очень обрадовались.
— Вот хорошо, что пришли. Только что звонили из губчека, просили подмогу. Отправляйтесь туда.
— Мы хотим на фронт.
— На фронте и без вас справимся, а председателю губчека товарищу Лацису надо помочь, он же ваш земляк — питерец, да еще и из вашего Выборгского района.
Мы получили пароль и отзыв и отправились в губчека. По пути заглянули в гостиницу. С Волги так никто и не пришел.
Командование нашим небольшим боевым отрядом было поручено мне. Когда мы вышли на улицу, было уже темно. Где-то недалеко застрекотал пулемет. Прошли деревянный мост, переброшенный через безводную канаву Буелак. Узенькими кривыми переулками поднимаемся в гору.
— Стой! Кто идет? — раздается в темноте окрик. От телеграфного столба отделяется тень, другая, третья.
— Свои,— машинально отвечаю я.
— Пароль,— тихо спрашивает патруль. Подхожу, шепотом сообщаю пароль, получаю отзыв. Идем дальше, подбодренные первым шагом военно-боевой жизни.
У ярко освещенного белого особняка, окруженного с трех сторон густыми вековыми деревьями, останавливаемся.
В тени стоят грузовики, вооруженные пулеметами. Находящиеся тут же красноармейцы быстро окружают нас. Через некоторое время мы входим в большую квадратную комнату. На голом полу, прижавшись друг к другу, спят красноармейцы. Тут же пристраиваются товарищи из нашего отряда.
Входит начальник караула губчека.
— Кто старший питерских рабочих? — спрашивает он.
Я поднимаюсь и иду ему навстречу. Он просит выделить несколько человек в помощь работникам губчека. И через две-три минуты десять товарищей под командованием чекиста ушли на операцию. Через час они вернулись. Операция не удалась.
— Ускользнули гады,— ставя в угол винтовку, говорит Попов.
По просьбе старшего мы сменяем уставшую за эти тревожные дни команду красноармейцев и опоясываем часовыми примыкающие к ярко освещенному дому улицы и переулки.
Сменили мы и внутренние посты.
Вернулись в дом. Здесь все по-прежнему. Спят объятые тяжелым сном красноармейцы. Под головами шапки, вещевые мешки. Крепкий, дурманящий запах насытил воздух комнаты. Усаживаюсь на подоконнике приоткрытого окна.
— Пустите, пустите! — кричит во сне и бьется точно в припадке спящий у печки молоденький красноармеец.
— Вот так почти каждую ночь,— говорит старший.— Мать его в Симбирске растерзали белогвардейцы. Когда чехи занимали город, белогвардейцы организовали манифестацию, на которую случайно она и натолкнулась.
«Вот мать большевика!» — крикнул кто-то, и не успела она слово сказать, как взлетела над толпой, упала на мостовую, еще раз взлетела и опять ударилась о землю. А сын в это время стоял у открытого слухового окна на чердаке своего дома и все видел, но он не знал, что это глумятся над его матерью. Когда он это узнал, то застрелил белогвардейского офицера и бежал. Теперь он в нашем отряде и почти каждую ночь кричит, бормочет и бьется, как в припадке.