— Это ты верно говоришь, вразброд не годится, вразброд — это самое плохое дело. Скопом надо. А то, видишь, чехи или как их там город-то взяли.
— Отнимем город и все отнимем, что они у нас взяли,— ответил я и, вспомнив о городе, спросил:
— Из города много идут?
— И-и-и, страсть сколько. И куда только идут. Одни — скучные, другие — злые, а которые — ничего, вот так, как вы,— веселые, смеются.
— А чего же унывать? Нынче они нас поколотили — завтра мы их колотить будем, и наша все же возьмет.
— Стало быть, драчка эта долго еще будет?
— А пока на земле будет богатый и бедный, хозяин и работник.
— Ишь ты,— протянул будочник и, посмотрев на меня, на мою винтовку, на винтовки товарищей, тихонько сказал:
— Вы бы их бросили.
— Это зачем же?
— А затем, что мужики в деревне винтовками вашими вас же и порасстреляют.
— За что?
— За обиду — вот за что,— сказал будочник.— Ты вот говоришь: дружней, дружней, чтобы всем вместе, чтобы раздору не было,— а сами хлеб, скотину и всякую всячину у мужика берете.
— Мы же за все это платим.
— Как же, держи карман шире.
— Это все кулаки-мироеды мутят да натравливают на нас середняка и бедняка.
— Вот видишь, как у тебя получается. Кулак, середняк, бедняк, а они этого не желают. Они желают, чтобы было как есть одно крестьянское сословие, а то, видишь, дележ начинается, вот и идет дело вразброд.
— Нет, брат, людей надо делить на бедных и на богатых, на хозяина и на работника, иначе запутаемся и не будем знать, кто свой и кто чужой. Вот, возьми кулака, куда ты его притулишь? К беднякам он не подходит и к работникам тоже, а к богатеям, к хозяевам он как раз подойдет. Стало быть, с ним у нас и разговор особый будет, и без драчки тут не обойдешься. Нам только разъяснить эту штуку беднякам да середнякам надо, а там дело пойдет.
— Оно, может, и так, парень, я вижу, ты толковый, а винтовки все же бросьте. Для вас же вернее будет, растолковать там или что.
— Это мы посмотрим,— ответил я и отошел к товарищам, сидящим на старых шпалах.
У Кривоносова в корзине оказался кусок колбасы и размокший хлеб. Подкрепились, еще раз напились и, попрощавшись с будочником, двинулись дальше.
Идем по узенькой пешеходной дорожке, советуемся о ночлеге. За поворотом полустанок, но там ночевать опасно: чехи могут нагрянуть. В лесу холодно, сыро, а мы еще не обсохли. И тут наше внимание приковывают стога сена, стоящие налево от нас, на скошенном лугу. Спускаемся с насыпи и, точно кроты, зарываемся в глубь пахучего сена. Кто-то чихнул, товарищи желают ему доброго здоровья. Шорох и возня быстро сменяются мертвой тишиной. Вспоминаю совет будочника о винтовке и, придвинув ее ближе к себе, быстро засыпаю.
Первым проснулся Кривоносов.
— Пора подниматься,— говорит он,— дорога подсохла, крестьяне могут приехать за сеном, тогда шума не оберешься.
Нехотя, полусонные выползаем из нор. Только-только светает. Мимо проносится пассажирский поезд с ярко освещенными окнами.
— Как там сухо и тепло,— думаю я и, съежившись от холода и сырости, смотрю поезду вслед.
— Будь мы на полустанке, может быть, и нас подобрали бы,— говорит Прохоров.
Мы сочувственно вздохнули, а шум поезда слышится где-то уже вдалеке.
Выбираемся на насыпь железной дороги. Дрожим, ноги одеревенели, зубы выбивают мелкую дробь.
Обнесенный густым колючим кустарником лес в полудремоте, ни одного звука, как будто все притихло и следит за нами неласково и неприветливо. Вдруг раздается торопливый стук колес и шипение бегущего по рельсам паровоза. Мы скатываемся с насыпи, царапая себе руки и лицо, падаем в кустарник. Из-за поворота вылетает паровоз, заполненный вооруженными винтовками людьми. Штыки, как иглы ежа, ощетинились со всех сторон. Кажется, малейший шорох — и нас осыпет градом пуль. Мы плотнее прижимаемся к земле.
Паровоз со свистом и шипением проносится мимо.
Покидаем свое убежище и выходим на широкую дорогу, мощенную белым камнем и обнесенную по обеим сторонам ровно подстриженными высокими кустами.
На повороте встречаем крепкого, прошедшего военную муштровку старика.
— Куда идет эта дорога? — спрашиваем его.
— В помещичью усадьбу,— отвечает.
— Далеко эта усадьба?
— Верст семь-восемь будет. Да она вам ни к чему. Вы из Казани, что ли?
— Из Казани.
— Переходите на проселочную дорогу. Она приведет вас в небольшую деревушку, там и узнаете, куда вам идти.
Мы поблагодарили старика и пошли указанным путем. От утренней усталости не осталось и следа. Доберемся до Козьмодемьянска, оттуда — в Нижний, из Нижнего — в Москву. Лес кончился, и мы идем полем. День жаркий, прячемся от палящего солнца в тень высокого дощатого забора кладбища. Приятная истома обнимает усталое тело, смыкаются глаза.