— Ничем не могу вам помочь,— развел руками рыжий мужик.— Хлеба нет ни крошки, баба вот квашню поставила, а сама в поле ушла жать.
— А сам дома в холодке «бедняжка мается»,— с укоризной и злобой произнесла стоящая у окна молодая крестьянка.
— А что же, мое ли дело жать? Я вспахал, засеял и с меня хватит. А баба пусть жнет. Это ее дело.
— Тьфу,— сердито плюется бабенка,— в глаза бы твои бесстыжие не глядела, урод рыжий,— добавляет она и уходит.
За ней уходят и остальные. Рыжий мужик еще раз посмотрел на пустой стол, развел руками и угостил нас крепким русским квасом.
— К нам идите, дедушка кличет,— говорит подбежавший к нам шустрый мальчуган.
Подходим к самой крайней, крепко сколоченной избе.
По скрипучим ступенькам взбираемся на высокое крыльцо, через сени входим в большую чистую квадратную, небогато обставленную комнату. Дедушка, тот самый, что вместе с другими подходил к окну, встретил нас с поклоном, усадил за непокрытый стол, разрезал большой плоский ржаной хлеб, выдвинул на середину стола большую деревянную посудину с вареной в мундире картошкой, поставил соль, пригласил.
— Кушайте.
Мы набросились на еду. А дедушка режет все новые и новые ломти хлеба, присматривается к нам и явно хочет завязать разговор. Но он как-то у нас не клеится.
— Советская власть — хорошая власть, а только вот смуты много,— говорит дед.— А оттого порядку нет никакого. Нужно сойтись всем, договориться на чем бы то ни было, навести порядок, законы новые написать, и всем было бы хорошо.
— Так дедушка ничего не выйдет,— говорю я.— Люди мы разные. Одни — богатые, другие — бедные, у одних — много земли, у других — мало, а у третьих — и совсем нет. Поэтому мирно договориться обо всем никак нельзя. Богатый добровольно бедному земли не даст, силой брать надо. Вот и выходит, что без драки нельзя.
— А я думал, что миром можно,— говорит дед.
— Миром не выходит, дедушка.
— Да я уж и сам вижу, что не выходит, не уговоришь богатого, жаден он, ему все мало, а бедняку совсем невмоготу стало. Надо драться — так деритесь. Помогай вам бог.— Дед встал, посмотрел на образа, что-то прошептал и трижды перекрестился.
Он проводил нас до околицы и показал дорогу. Как-то особенно тепло пожал нам руки и покачал головой в такт своим тревожным мыслим. Высокий, широкоплечий, с гордо поднятой головой, он твердой, спокойной походкой пошел домой.
Снова перед нами широкие поля и пыльная дорога.
Проходим мордовские и чувашские деревни. Питаемся, как «птицы небесные», зерном поспевающих хлебов. К вечеру попадаем в небольшой лесок. Кругом задумчивая тишина. Скоро деревня, об этом говорит долетающий до нас лай собак. Ускоряем шаг, торопимся, чтобы до заката солнца найти пристанище на ночь.
Пришли раньше, чем хотели, и остановились перед закрытой поскотиной. Недалеко от нее сторожка. В ней и заночуем. Но в деревню входить еще рано, и мы ложимся на густую зеленую траву. Солнце уже за лесом, легкий ветерок пробегает по траве, верхушкам деревьев.
Мимо лениво, нехотя проходит стадо коров.
— Пора и нам на покой. Завтра пораньше встанем,— говорит Кривоносов.
Поднимаемся и в недоумении застываем. В деревне шум. Он ширится, нарастает. Из-за крайней избы выходят с винтовками в руках четыре красноармейца, они озираются по сторонам, как затравленные волки. В деревне засилье кулаков, и отбившиеся от своих красноармейцы не нашли приюта.
Мы решаем в деревню не заходить, а вместе с красноармейцами идти дальше.
Перед нами чуть виднеется маленькая деревушка. Направляемся к ней. Первыми в деревню пошли красноармейцы. Мы же издали наблюдаем. Видим, что они остановились у самой деревни, о чем-то посовещались и вошли в нее. Отправились и мы. Пока дошли, совсем смерклось. Не успели мы войти в деревню, как нас остановил негромкий окрик: «Стой! Кто идет?»
— Свои,— машинально отвечаем мы и пятимся назад. Со всех сторон нас плотным кольцом окружают вышедшие из укрытия люди. Один с солдатской выправкой подходит к нам вплотную и требует документы.
— У нас их нет. Кулаки отняли в Малых Битоманах,— говорим мы.— Здесь должны быть наши товарищи красноармейцы.
— Красноармейцы здесь,— отвечает все тот же крестьянин с солдатской выправкой и указывает нам на тускло освещенные окна большого дома.
— Вам здесь ночевать нельзя,— заявил он. — Идите вот этой дорогой через лес, на второй версте есть село, в нем вы и заночуете.
Ничего не понимая, мы отправляемся в указанное нам село. По бокам — объятая дремотой высокая рожь, впереди — лес.