— Жена с кучей детей осталась, за квартиру платить нечем, просила хозяина: «Подожди, суд кончится, получу за мужа и заплачу». А он схватил ребят за шиворот и, как щенят, выбросил на улицу... Написали мы об этом в газету, а вот не печатают.
— Значит вычеркнули.
— Ничего, дождутся черти, они думают, что в пятом году придавили нас, так и издеваться можно, мы им новый пятый год устроим и уж по-настоящему...
— И устроим, да так, чтоб от них одни мокрые пятна остались.
— Ну, ладно, товарищи, гудок, давай расходись, вон мастер идет.
— А газету так и не почитали?
— Завтра...
— Так ты завтра с ней приходи, почитаем.
— Ладно, приду, а сегодня, видите, мы все белые пятна нашей «Правды» заполнили.
И так каждый раз белые пятна в газете вызывали оживленные беседы о рабской доле рабочего человека, об издевательстве хозяев, о царском правительстве, которое заодно с ними, против рабочих.
В Петербурге
В Петербург я приехал 4 мая 1914 г. Вот, наконец, и долгожданный Питер. Привокзальная площадь, а за ней — манящий к себе широким простором Невский проспект, с многоэтажными домами, похожими один на другой, как родные братья.
Направляюсь на Выборгскую сторону. Литейный мост, широкая, рябью волн покрытая Нева, и вот Финляндский вокзал. Отсюда надо начинать поиски Свешникова, чтобы через него передать деньги газете «Правда». Все это мне удается без особого труда.
Николай Свешников оказался дома. Узнав, что я из Николаева, от т. Касторовича, он кивком головы дал мне понять, что здесь разговаривать нельзя, и мы вышли с ним на улицу. Моему новому знакомому было лет 25. Он был среднего роста, худощав и, кажется, немного застенчив.
Я передал Свешникову письмо от Касторовича и деньги для передачи т. Бадаеву.
— Теперь тебе надо устроиться на квартиру,— сказал Николай и написал мне записку.— По этому адресу найдешь наших товарищей сормовичей, они устроят тебя, а вечером я приеду к тебе, и мы поговорим насчет работы.
Николай предупредил меня, что там, куда я направляюсь, живет один меньшевик, обозленный на большевиков за успех первомайской демонстрации. Бояться его нечего, но осторожным быть следует.
По правде сказать, мне не хотелось так скоро уходить от Николая, не терпелось побольше узнать о Питере, о Выборгском районе.
Николай мне рассказал, что 1 Мая в Питере прошло по-боевому. Улицы были заполнены рабочими. В демонстрации участвовало не меньше 250 тысяч человек.
Местами были серьезные столкновения с полицией, с обеих сторон были раненые.
Из дальнейших расспросов я узнал, что Выборгский район в Питере по уровню рабочего движения занимает первое место. Далее Николай сообщил мне, что большевики Питера ведут борьбу за овладение легальными организациями, вышибают оттуда ликвидаторов; что недавно была проведена большая политическая кампания на фабриках и заводах по поводу исключения рабочих депутатов Государственной думы на 15 заседаний; что большинство рабочих осудили раскольнические действия меньшевистской семерки думской с.-д. фракции и высказались за поддержку линии большевистской шестерки.
При прощании я спросил, не трудно ли мне будет устроиться на работу.
— Устроишься,— сказал Николай,— у нас в районе 31 промышленное предприятие, из них 13 — металлообрабатывающие. Хоть не везде есть литейные, но устроишься.
Ободренный всем услышанным от Николая, я отправился к Финляндскому вокзалу, где скоро нашел указанную мне улицу, дом и квартиру. Квартира состояла из двух комнат и кухни. Одну комнату занимал хозяин квартиры, рабочий завода «Айваз», с женой и четырьмя малолетними детьми, а другую — два жильца. Все были из Сормова... Познакомились.
— Большевик? — спросил один из жильцов. Это был лет сорока рабочий, с клинообразной бородкой, смахивающий на интеллигента.
— Раз Николай прислал, значит большевик,— ответил за меня другой рабочий.
— Ленинец,— не то спрашивая, не то для себя сказал первый.
— Раз большевик, значит ленинец,— ответил я.
В первом я узнал того меньшевика, о котором мне говорил Николай.
Меньшевик разразился бранью против большевиков.
— Развели забастовочную лихорадку,— говорил он,— а кому это надо, кому это в пользу? Мало вам пятого года, не научились.
Мы возражали ему, говорили, что пятый год нас многому научил и что эта школа нам пригодится при подготовке нового вооруженного восстания. А вот они, меньшевики, так действительно ничему не научились.
Тут наш собеседник соскочил с кровати и начал кричать, указывая на хозяина квартиры:
— Да ты посмотри на него — одни кости да кожа. Жена, четверо детей, а он больше бастует, чем работает.