— Самовар! — кричит он хозяйке.
— Поздно уже,— отзывается та.
— Ничего, ночь наша, а понадобится — и день отдадим.
— Поставь,— спокойно говорит хозяин.
— А яички варить? — беря со стола остывший самовар, спрашивает хозяйка.
— Вари.
Все быстро было готово, и приезжий уселся за стол. К нему подсел хозяин.
— Тридцать пять верст осталось нам промытарить,— наливая чай, говорит гость, обращаясь к хозяину.
— Кооперативу понадобилось, видите ли, мясо, так сами в этом деле ни уха ни рыла не понимают. Вот и пристали ко мне: «Поезжай, сделай милость». Вот я и еду.
— Тяжело жить стало,— встал хозяин и вздохнул.
— Подожди, немного осталось, скоро все переменится,— утешая хозяина, говорит гость,— товарищи уже разбегаются. А казаки вот-вот будут здесь.
«Опять казаки»,— думаю я.
А гость продолжает:
— По-прежнему заживем, по-человечески. Начнется опять свободная торговля, навезут всякого товара. Пей, ешь, одевайся, как хочешь, одним словом, будет, как полагается.
Помолчав немного, он говорит шепотом:
— Слыхал? Яранские комиссары слямзили 60 тысяч рублей и того, скрылись.
— 60 тысяч! — крикнул хозяин, а хозяйка ахнула да так и застыла с открытым ртом. Гость, поняв, какой ошеломляющий эффект получился от его сообщения, повторяет:
— 60. А только куда они с ними денутся? На луну разве, а на земле поймают, непременно поймают. Вот Ленин ихний и другие комиссары захватили кучу золота да — за границу, а их, голубчиков, цап-царап да и к нам. Ну-ка, кладите золото туда, где взяли. Одним словом, товарищам крышка... Народная армия двигается вперед.
— А с нею белые генералы, помещики, капиталисты, пристава, урядники,— не выдержав хвастливой контрреволюционной болтовни гостя, говорю я.— А насчет Ленина и его товарищей ты просто наврал. Никакого золота они не брали, никуда не бежали, да и не собираются бежать.
Гость вздрогнул от неожиданности, посмотрел на меня и застыл со стаканом в руке.
— Генералы, это верно,—отозвался ямщик,— не наш брат.
Но гость не сдается.
— Генералы тоже есть разные, которые для себя, которые для народа.
— Да, да, есть,— подхватываю я.— Одни любят вешать, другие — расстреливать, третьи — шкуру с живых снимать. А которые все это вместе.
— А почему не дают свободную торговлю? — спрашивает гость.
«Мало же тебе надо»,— подумал я и ответил:
— Этого делать нельзя — спекулянты скупят товары, продукты, вздуют цены, бедняку крестьянину, середняку и рабочему, служащему не купить.
— Это верно,— вставляет молчавший до этого, но внимательно слушавший человек в военной форме.— Я вот на курсах торговых работников был, теперь возвращаюсь домой в село. Нам открывать свободную торговлю никак нельзя. Частник нас задавит.— Он проговорил это залпом, точно боялся, что его кто-то остановит или оборвет на полуслове, и почему-то покраснел, как красная девица, и вытер вспотевший лоб.
А гость смотрит на него, на меня, на ямщика и молчит. С нар свесил голову Прохоров, улыбается, улыбается и Кривоносов.
Гость, не получив ни от кого поддержки, не стал больше спорить, поднялся, вышел из-за стола, расплатился с хозяином и без шума вышел из комнаты, за ним вышел и хозяин. Хозяйка глубоко вздохнула, прикрутила лампу и ушла на свою половину. Я закутал голову мешком, лег на лавку и прислушался к жалобному зуду комаров, летающих среди разогретых и крепко спящих людей.
Арест и освобождение
Свое убежище мы покинули на рассвете. До города Царевококшайска было близко, и нам не терпелось узнать, что там творится, не забрели ли туда наши товарищи, с которыми мы растерялись. А дорога, как нарочно, сворачивает то вправо, то влево, предоставляя нашему взору то рощу, то поляну, то снова рощу, и кажется, конца ей не будет.
Но вот перед нами широкий ровный сенокосный луг, за ним — белая церковь, горбатый деревянный мост, за мостом — город. На минуту останавливаемся и быстро идем дальше.
Встречаем средних лет мужчину. Хочется скорее узнать, какая власть в городе. Спрашиваем:
— Красные ушли?
— Вчера еще, вечером.
— А кто же теперь в городе? — спрашиваю я, подавляя волнение.
— А наши...
«Кто же это «наши»?» — невольно подумали мы, но спросить не решились и двинулись дальше.
— Стало быть, в городе «наши»,— бормочу я.
— «Наши»,— отвечает Прохоров и невесело улыбается.
Ускоряем шаг, и вот мы уже в городе. Ветер крутит пыль, забивает глаза. На улице бродят козы, свиньи, куры.
— Совет! — кричит Прохоров, показывая рукой на красный флаг, развевающийся на крыше одного из домов.