— Ребята искупались,— говорит он,— и развалились на песке. А я с Мильдой пошел в деревню, молока хотели купить. Только вошли в избу, раздался орудийный выстрел, за ним другой, третий. Выбежали мы на улицу, ребятишки кричат, что чехи на Волге. Побежали мы к своим. Я Мильду за руку тащу. Она никак за мной не успевает. За околицей паслась спутанная лошадь. Я огляделся. Тихо, ни души. Подошел к лошади, распутал, вскочил на нее верхом, сзади усадил Мильду, и мы поскакали на Волгу. Вдруг раздался винтовочный выстрел, и Мильда упала на землю. Я соскочил с лошади, подбегаю, наклоняюсь, поднимаю ее голову. Мильда убита наповал. Разрывная пуля попала ей в затылок.
Вся земля подо мной зашаталась. Стою, опустив руки. А в это время вокруг нас собралась уже целая толпа крестьян. «Лошадь украсть хотели»,— кричит кто-то.— «Не украсть,— отвечаю я,— до Волги хотели скорее добраться, в Казань попасть, пока чехи ее не заняли. Да вот жену убили».— «Рассказывай, знаем. Судить тебя надо». Зло меня взяло. «Судите,— говорю,— жену убили, убивайте и меня». Кулачье присудило меня к расстрелу. Думаю, надо время выиграть, может, кто на выручку подоспеет. «Ладно,— говорю,— стреляйте, только раньше священника приведите, я православный, исповедаться хочу да причаститься и похороните меня и жену мою по- православному, на кладбище, не сделаете этого — перед смертью своей всех вас прокляну». Мужики загалдели: какой деревне за мой наказ взяться — той ли, у которой я лошадь взял, или той, около которой Мильду убили. А кулаки кричат: «Что с ним валандаться! У него кровь черная, валяй стреляй и конец».— «У меня кровь черная!? На, смотри»,— кричу я и зубами прокусываю руку. Тут зашумели бабы: «Нельзя без покаяния, не дадим стрелять». Мужики судили, рядили, потом сунули мне в руку лопату, говорят: «Жену свою похорони вон там у кладбища, а сам уходи. Может, чехам в руки попадешься или белякам, а нам больше на глаза не попадайся». Так я похоронил Мильду, а сам остался жив. Жалко Мильду, отважная была комсомолка.
Все смолкли. Задумались. Волга бушует, высокими пенящимися волнами набрасывается на буксир. Ветер рвет и мечет снасти. Из-за гор на востоке поднимается заря. Скоро рассвет.
Неожиданно громко и раскатисто грохнул орудийный выстрел, его нагоняет другой, третий. Это картечью палят трехдюймовки белых по нашему катеру. Вскакиваем, хватаемся за винтовки, но что ими делать против орудий? Катер прибавляет ходу. А орудия не унимаются, но опасная зона обстрела уже позади. Пострадали труба и штурвальная будка, они получили по нескольку пробоин. Легко ранен один матрос. Катер причаливает к плавающей пристани, недалеко от железнодорожного моста. Мы сгружаемся.
На станции Свияжск многолюдно и шумно. Встречаю Ивана Попова. Радости нашей нет конца. Он уже получил в штабе Армии назначение в Левобережную группу военным комиссаром Невельского пехотного полка.
Я иду в штаб, который помещается в классных вагонах, застывших на железнодорожных путях. Получаю назначение военным комиссаром войск Правобережной группы. На ступеньках вагона сталкиваюсь с Исидором Воробьевым. Он назначен командиром пехотного полка и с ним направляется в Правобережную группу. Оба рады: вместе будем воевать. Иван Чугурин остается в штабе Армии начальником политотдела. В штабе Армии остается и еще кое-кто. Андрейка Белый назначен вестовым, на боку у него неизвестно когда и где добытая кавалерийская шашка, за плечами казачья винтовка. Пушистая черная шапка набекрень. «Ну, прямо главнокомандующий»,— трунят над ним ребята. Остальные наши продотрядники назначаются кто на хозяйственную, кто на политработу.
В тот же день, вечером, на санитарной машине отправляюсь в село Маркваши, в штаб Правобережной группы. За городом Свияжском попадаем под обстрел белогвардейской артиллерии. Шофер нажимает на педали, прибавляет газу, и мы благополучно проскакиваем зону обстрела. В стороне от дороги цепью рассыпался пехотный полк. Это Воробьев, приближаясь к передовой позиции, проводит тактические занятия. Другого времени для этого нет. В штабе Правобережной группы войск знакомлюсь с ее командиром товарищем Варфоломеевым, начальником штаба Смородиновым. Бойцы, расположенные на передовой линии фронта, охвачены паническим страхом обхода. С наступлением темноты этот страх во сто крат усиливается. Нередко целые подразделения бросают позиции и в панике бегут в тыл. Ясно, тут действует опытная рука классового врага. Мобилизуем все свое внимание на уничтожение этого страха. Собираем партийцев, комсомольцев и наиболее стойких беспартийных, на ночь в тылу ставим заслоны. Это несколько успокаивает бойцов.