- Я пришел сюда во второй раз, чтобы посмотреть на ваши работы.
- И наверно, знали, что встретите меня здесь.
- Нет, это мне и в голову не приходило.
Они помолчали, но вскоре Ляман тоном любезной хозяйки предложила гостю:
- Хотите, я прокомментирую содержание этих работ?
- Нет. Разрешите, я расскажу сам. А вы послушайте.
Брови Ляман снова удивленно вскинулись:
- Пожалуйста.
Теймур подошел к портрету мальчика.
- Этому сорванцу три-четыре года. Балкон их квартиры выходит на улицу и мать так любит посудачить, что иногда разговоры с соседкой на противоположном балконе длятся часами. Мальчонка остается один и делает все, что ему заблагорассудится. Озорник и выдумщик очень переимчив. Он хочет все знать, вечно что-то изобретает. Мне кажется, когда он попадает в гости к соседям, те не чают как избавиться от непоседливого мальчишки.
Ляман улыбнулась ему признательно, это придало смелости Теймуру, когда они перешли к следующему портрету.
- А здесь, мне сдается, изображен ваш завуч. Здесь вы стремились не столько к портретному сходству, сколько к раскрытию характера, внутреннего мира, и, по-моему, вам это удалось.
- Знаете, - тихо произнесла Ляман, - он так и не смог добиться своего. Умер. Этот рисунок... Таким он остался в моей памяти.
Они минуту помолчали, как бы отдавая долг памяти художника. Теймуру хотелось развеять набежавшую грусть. Взяв Ляман за локоть, он подвел ее к картине. - А эта девушка мне очень нравится. Может, потому, что она очень похожа на вас. Правда, она гораздо младше... Это - вы, когда были подростком. Конечно, я не специалист, но мне кажется, что в ваших портретах почти нет вымысла. Вы пишите так, как видите и чувствуете.
Ляман вдруг примолкла, как-то замкнулась. Она почему-то не могла сейчас улыбаться и шутить с Теймуром. Словно не о ее рисунках рассказывал он, а о том, что продумано и пережито за эти годы. Почему ей так неловко? Почему? Разве ей неприятны слова Теймура, то, что угадывалось за ними? И почему вдруг так сблизил их этот час, будто бы ни к чему не обязывающий разговор. Ведь он может просто сейчас сказать "до свидания" и уйти. Но он не хочет уходить. И ей, Ляман, почему-то не хочется этого.
Девушка мельком глянула на себя в одно из огромных старинных зеркал и встретилась с таким зовущим взглядом Теймура, что почти бегом кинулась из зала.
Они медленно спускались к набережной. Ляман с любопытством, искоса поглядывала на Теймура. Он был намного выше ее. Чтобы увидеть его глаза, надо было запрокинуть голову. Лицо усталое. А форма ладно сидит. О чем он думает сейчас? И вообще он совсем не такой, каким показался ей тогда. Так интересно говорил о картинах. Вернее, о людях. А сейчас молчит. Сколько можно молчать?
Вышли к морю, присели на скамью.
- Как идут ваши дела? - Ляман первой нарушила молчание. И тут же сердито подумала о банальности своего вопроса.
- Неплохо. А у вас? Помните, брат...
Ляман охотно заговорила о Наримане, - он уже кончает школу, мечтает о Политехническом институте. Пожаловалась, что очень постарел отец, а мать в последнее время стала страшной ворчуньей. Из разговора Теймур понял, что она еще не замужем.
- А вы, Ляман? Чего ждете вы? - неожиданно спросил он, обернувшись к девушке. - Закончили училище, стали зрелым художником и такая... Вы очень красивая, Ляман. Вот видите, мне даже не страшно говорить вам об этом.
Ляман откинулась на спинку скамьи, задумалась.
- Мне тоже легко говорить с вами о многом. Не знаю - почему. Хотите правду? Я ведь не очень счастлива. Иногда подруги говорят, - глупая. Любит тебя человек, ну, и выходи за него. А я... А если он мне только нравится? Если нет у нас с ним и не может быть ничего... Не могу торговаться с собственным сердцем. И это, наверное, чувствуют мужчины. Как будто даже сторонятся.
Мимо них, прихрамывая, прошел худой, светловолосый парень.
- Лютфн! - Теймур поспешно поднялся и сделал несколько шагов к нему.
Парень остановился. Его глаза, удивленные, неожиданно громадные на узком, бледном лице презрительно прищурились, дрогнули губы.
- Ты не узнал меня, Лютфи? - стараясь скрыть смущение, Теймур почти вцепился в худого и хрупкого парнишку.
- Узнал... - дрожа от возмущения, воскликнул Лютфи - Как не узнать... Ты убил Гюльдасту! Негодяй! Ты карьерист и убийца!
Теймур огляделся. К счастью, аллея была пустынной, только вдалеке сидели над детскими колясками две старушки. Что сказать этому парню? Никогда так тяжко не оскорбляли Теймура. Если бы это был не Лютфи, а другой, Теймур не стерпел бы. Но перед Лютфи он стоял, опустив голову. Многое вспомнилось сейчас и многое стало понятней. Теперь-то он знал, почему так загорались глаза Лютфи при имени Гюльдасты в первые встречи. Что он мог сказать сейчас Лютфи, потерявшему самое дорогое? Что Гюльдаста жива? Он не поверит. Он знает о записке.
Кто-то потянул Теймура за рукав. Ляман смотрела на него испуганно, тянула назад к скамье.
- Как он смел?... Почему он так? Кого вы убили? Не верю. Вы не можете! Почему же позволили этому калеке... Почему?! Ничего не понимаю но... если нельзя, не говорите, я не настаиваю.
Ляман высвободила свою руку из ладони Теймура. Теймур решился.
- Помните, я обещал когда-нибудь объяснить, почему я следил за вами в первую встречу? Мне почему-то кажется, что вам можно верить, Ляман.
...Он рассказал ей обо всем, что произошло с ним в первый день возвращения из госпиталя. Ляман слушала его внимательно, не пропуская ни одного слова. В душе она была благодарна Теймуру за доверие, когда не просят обещания сохранить чужую тайну. Чем дальше рассказывал Теймур, тем больше узнавала она его. Удивлялась, каким простоватым и неинтересным показался он ей сначала. И какой многогранный характер раскрывался в поединке с Гюльдастой.
Поздно расстались они в этот вечер; посмотрев на часы, Ляман ахнула. Вот уже шесть часов они вместе, - время пролетело как мгновение. "Не пущу", - сказал Теймур и задержал ее еще на час.
Светлой полосой вошли эти встречи в однообразную, невеселую жизнь Теймура.
Однажды они встретились вечером. Звезды переливались, как промытые самоцветы. Ляман, откинувшись на спинку скамьи, покусывала стебелек левкоя.
- Одна, две, три, четыре, пять, шесть... - вдруг начал шепотом считать Теймур.
- Ты звезды считаешь?
- Нет, твои родинки. Если бы еще одна, Большая Медведица получилась бы... Не хватает седьмой, самой крупной...
Ляман вцепилась рукой в ворот кофточки. Почувствовав прикосновение сухих горячих губ Теймура, отвела руку.
Через месяц они поженились. Хотя все было сделано не так, как мечтала Джаваир, все равно, мать была бесконечно рада.
Ляман перешла в новую квартиру мужа... Она так преобразила холостяцкую комнату, что гости неохотно покидали их дом. В этой единственной комнате одинаково приятно было и заниматься, и отдыхать, и принимать гостей. Обедали молодожены на кухне.
Теймур и Ляман были счастливы.
Впрочем, жизнь Ляман была интереснее, чем Теймура. Она чувствовала, что Теймур недоволен работой, хоть он и не жаловался никогда. Ляман, как могла, старалась рассеять изредка набегавшую хмурь. Показывала свои работы, делилась с мужем замыслами и, невольно увлекаясь, он принимал участие в ее поисках, иногда спорил, и надо отдать ему должное, спорил с хорошим чувством времени, предъявляя свой особый счет к искусству.
Нет, она никогда не могла заговорить с ним о его работе, только молча переживала, сознавая его неудовлетворенность. Теймур был очень самолюбив, хоть и сдержан. Да и кому это придется по душе, изо дня в день одно и то же - оформление паспортов, прописка. А все в человеке рвется к живому делу. К поиску. К движению. К бою. Сам Теймур старался не говорить об этом. Но болело это в нем, болело.
В свободное время они часами бродили по улицам вечернего города, особенно в Нагорной части, откуда так широко распахивалась золотая подкова бакинской бухты. В синих сумерках особенно четко вырисовывался знакомый силуэт бронзового Мироныча. А там, дальше - проткнул бродячее облако шпиль телевизонной вышки.