О'Коннор Фрэнк
Из церковной хроники
Фрэнк О'Коннор
Из церковной хроники
Перевод Т. Садовской.
Отец Кассиди отдернул шторку и по ту сторону решетчатого оконца исповедальни увидел девушку, внешность которой показалась ему необычной. В исповедальне было темно, но он различил, что девушка молода, пропорционально сложена и что у нее живое, милое лицо. Лицо это - бледное, продолговатое, чуть веснушчатое - поразило его, особенно высоко поставленные скулы, которые сообщали глазам неожиданную восточную раскосость.
Девушка была не городская - городских отец Кассиди знал в лицо, а многих и гораздо лучше, недаром у него была репутация не слишком строгого исповедника. Другие священники утверждали, что он не сегодня-завтра вообще бросит исповедовать из тех соображений, что греха, мол, никакого нет, а даже если и есть - не велика важность! Это было как раз в духе отца Кассидп, который отличался редкой непоследовательностью. Дело в том, что к каждому отдельно взятому грешнику он относился вполне беззлобно, но его переполняла темная и неясная ненависть вообще. Он ненавидел Англию, ненавидел ирландское правительство, и главное - он ненавидел буржуа, хотя, насколько можно было судить, никто из них не сделал ему ничего дурного. Это был грузный человек, увалень и тугодум, у него было угрюмое багрово-красное лицо, мясистые губы, колючие голубые глазки, короткая шея и подбородок, как у Полишинеля.
- Итак, дочь моя, - проворчал он тягуче и скорбно, - будто камни во рту ворочал, - итак, дочь моя, когда же ты в последний раз исповедовалась?
- Неделю назад, святой отец, - ответила девушка отчетливым и чистым голоском. Он немного удивился: на вертихвостку она не похожа, но все же явно не из тех девушек, что ходят к исповеди каждую неделю. Впрочем, женщин не поймешь: все они с фокусами - что праведницы, что грешницы.
- В чем же ты согрешила с тех пор? - подбодрил он ее.
- Я говорила неправду, святой отец.
- Что-нибудь еще?
р - Я говорила дурные слова, святой отец.
- Удивляюсь тебе, - сказал он с нарочитой серьезностью, - образованная девушка, к твоим услугам все богатства родного языка. Что же это были за слова?
- Я поминала имя господа всуе, святой отец.
- Мда, - сказал он, нахмурясь, - это не делает тебе чести. В том, что люди чертыхаются или ругаются, еще нет большой беды, но вот богохульство это совсем другое дело, хотя, по правде говоря, - прибавил он, потому что природная честность не позволила ему солгать, - в божбе как раз нет ничего такого уж страшного, редко когда это преднамеренное богохульство. Только сердце от таких вещей все-таки черствеет. Не давай себе волю в мелочах, и ты достигнешь истинного совершенства. Что еще?
- Еще я была пьяная, святой отец.
- Гм, - пробормотал он; так ему и показалось с самого начала - натура дерзкая, но, в сущности, неиспорченная. Ему нравилось, как она отвечает: смело и не Таясь, не виляет и скромность на себя не напускает, не то что большинство кающихся женщин. - Что значит пьяная? Немножко навеселе или по-настоящему?
- Вообще-то, я тогда на ногах не стояла, - чистосердечно ответила она и пожала плечами.
- Это, к твоему сведению, не пьяная называется, а пьяная в стельку. И часто ты пьешь?
- Я работаю учительницей в монастырской школе, поэтому часто не получается, - поведала она горестно.
- Стало быть, в монастырской школе, - повторил отец Кассиди, все больше заинтересовываясь. Монастырские школы и монахини были его очередной навязчивой идеей. Он утверждал, что они вконец задуривают головы ирландским женщинам. - Сейчас у тебя каникулы?
- Да, я еду домой.
- Ты что, не из этих мест?
- Нет, я в деревне живу.
- Так, значит, это монастырь виноват в том, что ты пьешь? - спросил он с несокрушимой серьезностью.
- Ну, - лукаво ответила она, - сами знаете - монахини...
- Да, - согласился он, и хотя голос его звучал скорбно, он улыбался, глядя на нее сквозь переплет, решетки, - твои родители знают, что ты пьешь? - спросил он озабоченно.
- Да, то есть мама умерла, а отец ничего не говорит.
Даже разрешает нам выпить иногда вместе с ним.
- И что же, он это из принципа делает или потому, что вас боится? сухо поинтересовался священник.
- Ну, я думаю, всего понемножку, - весело сообщила она, откликаясь на его весьма необычную, сдержанную манеру острить.
Для женщины это была редкость, и он сразу же почувствовал к ней расположение.
- Твоя мать давно умерла? - спросил он с участием.
- Семь лет назад, - ответила девушка, и он сообразил, что семь лет назад она была совсем еще ребенком и, значит, выросла без материнского совета и ласки.
Свою мать он боготворил и всегда жалел сирот.
- Я хочу, чтобы ты поняла, - сказал он с отеческой заботливостью и сложил руки на толстом животе, - не будет ничего худого, если ты иногда выпьешь винца.
Я сам, бывает, пропускаю стаканчик. Но все же на твоем месте я не превращал бы это в привычку. Понимаешь, я - другое дело, у старика священника все самые страшные соблазны уже в прошлом, но твоп-то еще только поджидают тебя. А пьянство - это такая штука, которая засасывает человека. Но тебе бояться нечего, помни только, что твоя матушка смотрит на тебя с небес, и ты никогда не собьешься с пути истинного.
- Благодарю вас, святой отец, - проговорила она, и он тотчас же заметил, что его простые слова действительно глубоко ее тронули, - с этим будет покончено раз и навсегда.
- Знаешь, я так бы и сделал на твоем месте, - сказал он серьезно и на секунду задержал взгляд на ее лице, - ты девушка умная, тебе и так доступны все, какие захочешь, радости жизни. Что еще?
- У меня были дурные мысли, святой отец.
- Ну, - сказал он с горечью, - дурные мысли у нас у всех бывают, - ты старалась от них избавиться?
- Нет, святой отец.
- У тебя есть друг?
- По-настоящему нету. Так, кое-кто увивается.
- Кое-кто - это даже хуже, чем никто, - сказал он сурово, - нужно, чтобы у тебя был друг. Вот увидишь, найдутся старые зануды, которые будут уверять тебя в обратном, но это, разумеется, чистейший вздор. Все твои дурные мысли от избытка воображения. Что-нибудь реальное вернее всего тебя от этого излечит. Что еще?
Девушка молчала всего секунду, прежде чем ответить, но отцу Кассиди хватило и секунды, и ее слова не застали его врасплох.
- Я была в плотской близости с мужчиной, святой отец, - проговорила она тихо и отчетливо.
- Что?! - воскликнул он, воззрившись на нее с изумленным видом. - В плотской близости с мужчиной? В твои годы?
- Да, я знаю, - сокрушенно пробормотала она, - это ужасно.
- Да, это ужасно, - медленно и торжественно отозвался он. - Сколько же раз это случалось?
- Один раз, святой отец, то есть два, но тогда же.
- Он женат? - спросил он, нахмурясь.
- Нет, святой отец, не женат, по крайней мере мне так кажется, прибавила она, вдруг засомневавшись.
- Ты была в подобных отношениях с мужчиной, - сказал с упреком отец Кассиди, - и даже не знаешь, женат он или нет?
- Я была уверена, что он не женат, - сказала она с непритворным огорчением. - Да так оно и было, когда я видела его в последний раз до этого, хотя, конечно, прошло уже пять лет.
- Пять лет? Но ты тогда была совсем еще маленькой.
- Ну понятно, - согласилась она. - Тогда он ухаживал за моей сестрой Кэт, но ей-то он был не нужен.
Она как раз со своим теперешним мужем крутила роман, а его просто так придерживала, чтобы веселей было.
Я все это видела и готова была ее убить, потому что оп ко мне так хорошо относился. Из всех, кто приходил к нам в дом, он один обращался со мною, как со взрослой.
Но мне было всего только четырнадцать, и он скорей всего считал, что я для него слишком молода.
- А ты как считаешь? - язвительно поинтересовался отец Кассиди. Он почему-то решил, что эта девица не сознает всей тяжести своего греха, это ему не нравилось.
- Ну, наверно, так оно и было, но я чувствовала себя просто ужасно, когда меня отсылали спать, а он оставался вдвоем с Кэт, которой на него было наплевать, я-то знала. А теперь, когда мы встретились, все, что было, вернулось. У меня внутри все как будто оборвалось. Нет, так только с первым бывает... Словно у него над тобой какая-то власть.