— Нѣтъ, любезный, не слыхалъ.
— А дай-то Господи! А по всему видно, что старымъ порядкамъ не жить долго.
Около обѣдовъ я пришелъ въ Гриневъ, и первое, что мнѣ бросилось въ глаза въ этомъ хорошенькомъ мѣстечкѣ, это мужикъ, бѣдно одѣтый, стоявшій безъ шапки передъ какимъ-то лакеемъ или дворовымъ въ картузѣ, сюртукѣ, но безъ сапогъ. Мужикъ объ чемъ-то просилъ лакея, низко ему кланялся, и тотъ, повидимому, начиналъ было уже соглашаться на его просьбу, но, на бѣду мужика, прошла какая-то дѣвка, лакей хлопнулъ ее около спины; дѣвка засмѣялась…
— Послѣ! крикнулъ лакей мужику и пошелъ съ дѣвкой.
— Паночку! просилъ мужикъ.
— Сказано послѣ, такъ и послѣ! прокричалъ на ходу лакей, не останавливаясь.
Мужикъ постоялъ нѣсколько, постоялъ, развелъ руками и пошелъ куда-то.
— Гдѣ, братъ, пообѣдать? спросилъ я его.
— Ступай въ шинокъ.
— А шинокъ гдѣ?
Мужикъ только рукой махнулъ; вѣроятно, ему было не до разговоровъ. Въ шинкѣ меня встрѣтила жидовка въ нѣмецкомъ платьѣ, до нельзя замасленномъ чепцѣ и до невозможности взъерошенномъ рыжемъ парикѣ.
— Что тебѣ надо? крикнула она на женя не совсѣмъ ласково, подвигаясь къ загородкѣ, за которой стояла водка.
— Нельзя ли, хозяйка, сдѣлать у васъ яичницу? спросилъ я ее вмѣсто отвѣта.
— Отчего? можно! проговорила она совершенно другимъ голосомъ. — Пожалуй сюда, здѣсь лучше. Только мужики сидятъ.
— Почему жъ вы думаете, что я не мужикъ?
— Какъ же можно! Вы яичницу спрашиваете: стало быть не простой человѣкъ?
Хозяйка юркнула, только мелькнули развивавшіяся на полъ-аршина сзади ленты, теперь неизвѣстно какого цвѣта, но смолоду, вѣроятно, бывшія желтаго; а я вошелъ въ указанную мнѣ комнату, въ которой принимаются не простые поди. Тамъ я нашелъ тоже не простого человѣка-мѣщанина.
— Здравствуйте, почтенный! сказалъ я ему, войдя въ комнату и садясь за лавку.
— Здравствуйте, любезный! Откулича путь держите?
— Иду изъ Погара въ Стародубъ.
— Такъ съ! А по какимъ такимъ дѣламъ-съ занимаетесь?
— Такъ, по своимъ дѣламъ.
— Вы, не живописецъ? Такъ, можетъ, живописью изволите заниматься-съ?
— Да. А васъ откуда Богъ несетъ?
— Мы торгуемъ краснымъ товаромъ.
— По господамъ ѣздите?
— Нѣтъ съ, больше по мужикамъ.
— Вы съ коробкой ходите?
— Нѣтъ-съ, какъ можно съ коробкой! Мы на лошади, у насъ лошадь есть!.. Это такъ какой-нибудь, тотъ, точно, можетъ ходить пѣшкомъ съ коробкой…
Въ этомъ шинкѣ такимъ образомъ я получилъ два урока, какъ узнать простого человѣка отъ не простого: кто требуетъ яичницу, тотъ не простой; кто ѣдетъ на лошади, тотъ тоже не простой.
— Почему же вы по господамъ не ѣздите? спросилъ я разносчика.
— Отъ господъ можно пользу поучать, часомъ и хорошую пользу, ну, а съ мужичка лучше.
— Да отчего же?
— Какъ-съ можно мужика смѣшать съ бариномъ? Съ барина того не возьмешь, что съ мужика!
— Съ мужика больше?
— Какъ можно-съ! Барину я отдамъ платокъ какой за тридцать серебра, больше не выпросишь, а съ мужика я меньше сорока пяти за тотъ платокъ и не возьму! А то и полтину дастъ!
— Сколько же вы берете барыша на рубль?
— Этого сказать нельзя: мы такъ никогда и не считаемъ, да и сосчитать того дѣло невозможное!
— Какъ же вы цѣну назначаете?
— А такъ, на это у насъ своя привычка есть; безъ привычки и торговать нельзя!
— На сколько жъ вы въ день продаете?
— А это, сколько Богъ дастъ: иной день, на семь цѣлковыхъ; а то Богъ поможетъ — и на десять продашь. это я разсказываю про эту пору — про лѣтнюю; а зимой лучше; зимой продашь и на двадцать пять, и на тридцать серебромъ случается.
— А сколько жъ вы на себя въ день прохарчите? На себя и на лошадь?
— Это тоже не ровно: иной день рубль серебра, иной полегче выйдетъ денекъ — и семью гривнами отдѣлаешься… А придется, выпьешь, съ усмѣшкой прибавилъ онъ, выпьешь и — рубля мало!
— Такъ ежели вы продадите въ день на семь рублей, въ тотъ день вамъ убытокъ?