— Да прошлый годъ сколько ты заработалъ? спросилъ я неподатливаго на слова работника.
— Да прошлый годъ я себѣ рублей пятьдесятъ серебра принесъ домой.
— Прошлый годъ хорошъ былъ?
— Ничего.
— Кабы изъ своего лѣсу гнать деготь — не въ примѣръ лучше, заговорилъ опять говорунъ:- изъ своего гонишь все твое; а изъ барскаго — третье ведро: такъ ты такъ себѣ хочешь, а третье ведро изволь отдать барину, чей лдѣсъ.
— У васъ своего лѣсу нѣтъ?
— Нѣтъ, есть.
— Отчего же вы изъ своего не гоните?
— Не даютъ.
— Отчего же?
— Да оно только слава, что вашъ, а то не вашъ, даромъ не даютъ, а все купить надо.
— Да вы изъ какихъ?
— Мы изъ удѣльныхъ.
— Стадо быть и лѣсъ не вашъ, а принадлежитъ къ удѣльнымъ имѣніямъ.
— Стало-быть такъ.
— Что жъ вы, хорошо живете?
Теперь ничего.
— А прежде?
— Прежде всего бывало.
— Отчего же теперь лучше?
— Народъ сталъ обходительнѣй.
— Какой народъ?
— А начальство.
— Это правда, что правда, заговорилъ опять мой говорунъ:- сперва къ начальству, не то что подойти, да поговорить, а и взглянуть-то не всякій сунется; ну а теперь на счетъ этого стало просто: за своей нуждой иди прямо къ начальнику: нынѣ дурнаго слова не скажетъ начальникъ тотъ.
— Чиновнаго народу много, проговорилъ одинъ изъ артели, до сихъ поръ упорно молчавшій.
— Чиновниковъ? спросилъ я.
— Нѣтъ, изъ своего брата, изъ мужиковъ, чиновнаго народу ужъ очень много.
— Вѣдь чиновники изъ мужиковъ вездѣ есть? Безъ чиновниковъ какже быть?
— Вездѣ есть чиновный изъ брата своего мужиковъ, да не столько, сколько у насъ, отвѣчалъ еще угрюмѣй тотъ же мужикъ:- у насъ больше.
— Сколько же у васъ?
— Да у насъ на деревнѣ 400 душъ, то есть всѣхъ жителей 400 человѣкъ, и сколько ты думаешь у насъ чиновнаго народу изъ мужиковъ?
— Я не знаю.
— Человѣкъ пятьдесятъ будетъ!
— Какъ 50?
— Пятьдесятъ то будетъ вѣрныхъ, не было бы больше: ты вотъ что скажи!
— Какіе-жъ такіе чиновники?
— Голову, писаря считать нечего… а вотъ: два благонамѣренныхъ, шляховой и лепортовщикъ… да всѣхъ и не пересчитаешь.
— Чтожъ они, берутъ съ васъ взятки?
— Что онъ возьметъ съ мужика? съ мужика ему взять нечего.
— Какое же вамъ дѣло до чиновнаго народу? съ васъ они ничего не берутъ: пусть ихъ живутъ.
— Да вѣдь тебѣ работать надо, а тутъ тебя выберутъ въ какіе не за есть лепортовщики, — работать и не работай, а въ пору только службу справляй.
— А все вамъ не въ примѣръ лучше жить, чѣмъ господскимъ мужикамъ, сказалъ говорунъ.
— У какого барина?
— Да, хоть у А — на.
— Э!.. А — нъ шиломъ грѣетъ, проговорилъ тотъ, усмѣхаясь, — шиломъ грѣетъ… печетъ!..
Челнскій монастырь, 25 іюня.
Челнскій монастырь стоитъ верстахъ въ десяти отъ Трубчевска, на крутой горѣ, покрытой лѣсомъ, и изъ монастыря не видно ни одной деревни: такъ и кажется, что, войдя въ этотъ монастырь, оторвешься отъ всего остальнаго міра, — до того мѣсто уединенно. Но это только пока вы не вошли въ монастырскую ограду. Едва вы ступили шагъ въ ограду, видите, что здѣсь тѣже люди, тѣже желанія, тѣже опасенія и тотъ же самый народъ, какой и въ селахъ и въ деревняхъ; монаховъ съ перваго разу не замѣтите; по всему монастырскому двору разсыпанъ былъ народъ: мужики, раскинувшись подъ тѣнью деревъ и церквей, спали; бабы — богомолки изъ окрестныхъ деревень, собравшись кучками, шушукались; бабы торговки громко тараторили.
Я пришелъ въ субботу передъ всенощною, — поэтому народу было болѣе обыкновеннаго.
Въ говорѣ народа слышится одно: начала новой жизни, созданныя 19 февраля; въ этомъ говорѣ слышатся и радость, и надежда, и страхъ… не за будущее, нѣтъ — народъ увѣренъ въ своемъ хорошемъ будущемъ, боится народъ преступить законъ, сдѣлать не по закону и тѣмъ замедлить исполненіе царской воли. А отъ недоразумѣній — какія ужасныя бываютъ послѣдствія.
— Гдѣ братская? спросилъ я у перваго попавшагося мнѣ монаха.
— А вотъ, отвѣчалъ монахъ, махнувъ рукой на братскую, — ступай сюда, здѣсь братская.
Въ братской было народу много, и мужчинъ и женщинъ; разговоръ шелъ довольно оживленный и почти общій: одно теперь у всѣхъ на умѣ…
— Вамъ что! говорила одна баба богомолка:- что хочешь, то и дѣлай, не дѣлай беззаконія какого и только… а намъ, мои матушки родныя, просто головушку всю закрутило…
— Да вы чьихъ? спросилъ какой-то не то монахъ, не то послушникъ.
— А — ыхъ мы, А — скіе…