— Я работаю.
— И всю семью кормишь?
— Чего не заработаю, міръ подаетъ.
— Что же ты, по міру ходишь?
— А что сдѣлаешь? Придется ѣсть нечего, — нужда заставитъ и по міру идти.
— И сынишка твой ходитъ по міру?
— Изъ лѣсу въ поборъ не пускала! какъ то рѣшительно отвѣчала баба.
— Отчего же?
— Я сама то пойду, такъ дѣтямъ про то не скажу; чтобъ дѣти про это и не знали.
— Отчего же?
— Привыкнетъ христарадничать съ измалку, — работать то и не заставишь послѣ.
— Дѣло, родная!
— Какъ не дѣло, родимый!.. Ну, прощай, родимый! Спасибо тебѣ за путь, за дорогу!
— Спасибо и тебѣ.
Женщина пошла на деревню, а я присѣлъ у колодезя, гдѣ уже сидѣло нѣсколько человѣкъ прохожихъ изъ за Трубчевска, возвращавшихся съ лѣсныхъ работъ домой на рабочую пору, и богомольцевъ изъ Челнскаго монастыря.
— Что, братцы, спросилъ я, поздоровавшись:- можно здѣсь у кого пообѣдать?
— Ну, нѣтъ, братъ, отвѣчали мнѣ:- здѣсь въ Любовно не пообѣдаешь — негдѣ.
— Отчего же?
— А для того: хлѣба ни у кого нѣтъ.
— И не покупаютъ?
— Купила то нѣтъ; а то для чего нельзя? былобъ куплю — былъ бы и хлѣбъ.
— Народъ что ли ужъ очень бѣденъ?
— Куда жъ богатъ! Нашъ братъ мужикъ завсягды деньгами скитается; объ деньгахъ мы и не толкуемъ; стало быть бѣденъ, коли и хлѣба корки нѣтъ,
Изъ Любовна я повернулъ влѣво и зашелъ въ Хотяиновѣ въ одну избу. Изба стояла на некрытомъ дворѣ; противъ избы, аршинахъ въ пяти, стоялъ амбаръ, соединенный съ избой развалившимся навѣсомъ. Избушка была худенькая, маленькая: не болѣе 6–7 аршинъ въ свѣту, т. е. отъ одной стѣны до другой, и безъ сѣнецъ. Когда я вошелъ, пожилая женщина что-то наливала въ деревянную чашку для мальчика лѣтъ трехъ.
— Здравствуй, хозяйка!
— Здорово, родимый!
— Можно у васъ отдохнуть?
— Отдохни, кормилецъ! Видишь, какая жара стоитъ. Объ эту пору куда пойдешь?
— Ну, хозяюшка, дай пожалуйста напиться.
— Изволь, родимый, испей водицы; вода холодная, только что съ колодезя принесла. Да ты не пей такъ-то воды: на жару это не хорошо, говорила привѣтливая хозяйка: — на жару выпьешь чистой водицы — жажду не утолишь, жажда пуще возьметъ; а ты возьми кусочекъ хлѣбца, пожуй, да водицей и запей.
— Дай же мнѣ кусочекъ хлѣба, попросилъ я хозяйку, когда она мнѣ поднесла ковшикъ воды.
— Да у меня хлѣба ни крошки нѣту! отвѣчала, съ самымъ веселымъ взглядомъ и улыбкой, моя хозяйка.
— Какъ нѣтъ?
— Да ни крошечки!
— Чѣмъ же вы питаетесь?
— А на, попробуй! сказала она, подвигая ко мнѣ чашку, изъ которой ѣлъ мальчикъ.
Я попробовалъ: что-то жидкое, пряное, безвкусное, травянистое.
— Что кто такое? спросилъ я.
— Каша, кормилецъ.
— Изъ чего ее варила?
— А пойдешь въ поле, ржи натрешь да и сваришь: рожь-то не дозрѣла, такъ теперь на кашу на день натрешь, тѣмъ и кормишься… Если бъ посолить хоша, то скуснѣй была бъ, а то соли-то нѣтъ; а безъ соли скусу того въ кашѣ не будетъ.
— И молока нѣтъ?
— У насъ на деревнѣ не сыщешь ни у кого: падежъ былъ — всѣхъ коровъ повычистило.
— Плохо жъ вы, родная, живете.
— Э, кормилецъ! У людей и того нѣтъ. Есть, что и хуже насъ грѣшныхъ живутъ.
— А развѣ есть?
— Какъ не быть!
— Да гдѣ же?
— Возьми хоть а — скихъ: тѣ еще куды хуже васъ, бѣдные, мучаются!
— Чѣмъ же вы лучше живете?
— У насъ хоть лошадка есть; все работать можно; а работать будешь — и хлѣбъ, Богъ дастъ, будетъ, а тѣ — безлошадники, на половину лошадей нѣтъ: какъ имъ справляться? имъ по-вѣкъ справиться нельзя.
— Сходи, хозяюшка, перебилъ я хозяйку, подавая ей мелочи около рубля серебромъ, — сходи купи хлѣба, поѣдимъ.
— Да у насъ столько не купишь печенаго хлѣба, сказала хозяйка, взглянувъ на деньги.
— Все равно, ты муки купи, да хлѣбовъ напеки.
— Да тебѣ какъ же ждать?
— Я послѣ зайду, тогда и поѣмъ, отвѣчалъ я, выходя изъ избы.
Послѣ неудачной попытки пообѣдать въ Хотяиновѣ, я пошелъ къ Бугаевкѣ, дорогой пустынной, то лѣсомъ, то полемъ. И для кого такая широкая дорога между Трубчевскомъ и Погаромъ (въ 30 саженъ) я никакъ догадаться не могу. По дорогѣ изъ Бугаевки я видѣлъ одного только мужика, вышедшаго съ проселка.
— Куда ждешь? спросилъ я.
— Да бѣда надо мной такая стряслась, что одинъ только Богъ святой знаетъ, какъ бѣду эту и разхлебать будетъ… Горе такое…
— Какое горе?
— Какъ другъ, не горе? Лошадь пропала!
— Давно пропала?
— Да ужъ третій день бѣгаю, спрашиваю; да гдѣ ее съищешь! Звать, совсѣмъ въ чистую пропала.