Сковывает движения, ногу перепутало — упал. Голень цементирует, будто обвился питон. Дыхание сдавило. Нечеловеческим рывком выдираю ступню из капкана. Поднимаюсь. Прыгаю на одной ноге. Рву москитную сетку. Ударяюсь плечом в стену — громкий треск бамбука и суставов. Тело переваливается через дырку и мешком падает наружу.
Ветер вернулся и принес порцию воздуха. Дымка рассеивается. В хижину ни за что не вернусь!
Сижу, сгорбившись, под навесом. Запихиваю в рот противные комки риса. Костер хрустит. Чай греется, отказываясь закипать. В языках пламени корчатся коряги — торчат змеиными мумиями.
Однажды мы сидели с Кру у костра. Огонь разбавлял тишину треском поленьев.
— Как мне победить демона? — спросил я.
Из уст Кру слово «демон» произносилось однажды, в контексте терзающего меня прошлого. Затем мы всегда говорили о «прошлом». При этом не понятно, было прошлое синонимом демона или обозначало то, что обозначает. Так или иначе, Кру говорит, что ни демон, ни прошлое не являются тем, чем являются — это лишь слова. А словами мы только искажаем суть.
Последовало долгое молчание. В конце концов я задумался, созерцая огонь, обгладывающий черные кости.
Вдруг тишину пронзил голос:
— Демона не победить, но можно с ним примириться.
— Не понимаю, — глядя сквозь пламя. — Как?
— Представь собаку, что кружится на месте, преследуя собственный хвост.
Промелькнула тень, и что-то тяжелое ударило в правое плечо. Показалось, что с дерева свалился кусок коры. Вскочив, я принялся отмахиваться. Тарелка упала, подпрыгнула. Рис рассыпался по земле белыми личинками. Я моментально занял оборонительную стойку — на одной ноге.
Тень забегала быстро и хаотично. Подвижные звенья сокращаются, подталкиваемые сотней быстрых ножек. На глянцевой поверхности отражаются блики. В горло забились страх, сухость, вата и омерзение. В животе сосет, словно проглотил пиявку.
Виляющая кишка бьется в несвойственном для живого ритме. Сколопендра в четверть метра кидается на меня. Бежит, будто слепая, по рваной траектории! С воплем пинаю ее. Увесистая тварь отлетает в сторону, перевернувшись на спину. Взбалтывает воздух тысячей ножек, дергается, пытаясь занять привычное положение, и ей это удается.
В тот же миг, ни секунды не думая, я бросился в темноту и со всей дури проткнул рыжее тело. Пригвожденная вилкой, сороконожка бьется в конвульсиях. Две ее половинки обрели независимость. Более длинная часть встает вертикально, другая тянет вбок, стараясь оторваться от другой части себя.
Впиваюсь ногтями в камень и, упав на колени, с криками колочу по земле. Бью. Еще. Вилка согнулась, утонула в землю, разрубив сороконожку. Части тела рвутся под глухими ударами, плющатся, но продолжают сокращаться. Луплю без остановки, руки взлетают в воздух, вверх-вниз, мелькают перед глазами.
От сколопендры не осталось и следа.
Шатаясь, я пошел за хижину, сел на камни и шесть дней сохранял неподвижность и молчание.
ЛЮБОВЬ
Стол задребезжал, по нему бегает вибрация. Будто за металлической стеной, поднимая пыль, проносится стадо бизонов. Вибрация и раньше присутствовала, все время скрываясь в стенах, но сейчас обнаглела — отделилась и поскакала по помещению.
Стол наклонился. Предметы, чашки, сахарница, манхар пришли в движение, заскользив вниз по скатерти. Пришлось выставить руки, чтобы все к чертям не повалилось в обрыв.
Подошел военный:
— Permiso!
И быстро расчистил стол. Скатерть тоже забрал.
Новые толчки.
Дыхание схватывает, похлеще чем на аттракционе.
— Прямо как в Сантьяго, — обронила женщина.
— Что там?
— Землетрясение.
Военный сухо попрощался и покинул комнату.
— Чао, — ответили они в один голос.
Помещение резко накренило, словно корабль вошел в затяжной поворот. Женщина испуганно посмотрела на мужчину. Попыталась что-то сказать, но ее губы выдали лишь вздох. Услышав стук за спиной, она обернулась. Картина с кувшинками громко билась о стену, толкаемая невидимой рукой.
Зашипел громкоговоритель. На фоне шума плевками прозвучали коды и инструкции.