За все время провокаций со стороны японцев в нашей роте погибло человек 8-10. В моем взводе были трое раненых, которые к началу войны с Японией вернулись в строй.
Я сам не был задет ни пулей, ни гранатным осколком. Пришлось только более 2 —х недель пробыть в медсанбате с обморожением ступней. Получилось некоторое осложнение, так как портянки крепко примерзли к ногам. Когда ребята силой сдернули сапоги, портянки с кусками кожи со ступней остались в сапогах. Из ободранных мест кровь пошла только через некоторое время, когда поверхность ног несколько оттаяла. Это я догадался только потом, а в то время ничего не чувствовал, плохо понимал происходящее и полностью отдался во власть санинструктора.
Лето 1945 года начиналось с некоторыми, весьма ощутимыми облегчениями в нашей службе.
Японцы утихли. Занятиями особо не напрягались. Батальон был уже обстрелянным и боеспособным.
Вскоре отметили Победу над фашистской Германией.
Во время салютной пальбы одному из солдат досталась на память небольшая шишка на голову от головной баклашечки сигнальной ракеты, запущенной кем-то вертикально. Это событие только усилило веселье и восторги солдат. Здоровью «именинника» не повредило.
Глава 11
Е
ще раз война
Не пришлось нам долго отдыхать от интенсивных занятий и оборонных работ. В июне вышли лагерем к самой границе. От пограничной полосы нас отделяла только одна гряда сопок. Все началось по старым, уже знакомым нам режимам. Несколько тревог ночью, марш-броски то на левый фланг, то на правый. Иногда на флангах готовили позиции. Работали ночами и скрытно. Во всем было уже пройденное, только не было нарушений границы. С одиночками справлялись пограничники. Даже учебных стрельб не было.
Однажды днем вышли на обозреваемый с японской стороны склон сопки, разметили и начали копать повзводные позиции. Склон был поросший стланником и мелколесьем. В целях маскировки работали в гимнастерках, невзирая на жару. Грунт состоял из осколков скалы, перемешанных и спрессованных с глиной. Лопата не брала, а лом и кирка вязли в глине. Норма на человека была очень велика. Люди падали от изнеможения. У нас первым упал Петя Путилин, худее всех и длиннее всех был солдат. Его вытащили из траншеи и уложили под кустом. Через несколько минут он опять спрыгнул рядом со мной.
— Почему не лежите, Путилин?
— Да ведь Вам тоже тяжело, товарищ сержант.
При этих словах его глаза выражали такое адское утомление, такую муку! В то же время передо мной стоял человек кристальной честности, готовый на все ради общих дел со своими товарищами. Несмотря на свою молодость, я тогда понял, как глаза могут открыть всю душу человека.
Вдруг к нам поднялся командир дивизии в сопровождении нашего комбата и своей свиты. Поговорил, порасспросил и дал команду работать в нательных рубашках.
— Пусть японцы видят, что мы не дремлем! — пояснил он свое решение.
На следующий день после окончания строительства позиции наш взвод отправили в караул охранять зимний городок батальона в городе.
В моем взводе было 9 человек пожилых таежных охотников. Из них один попросился со мной, его семья жила в городе, а остальных комбат оставил при себе.
Мы сменили караул и стали нести караульную службу в городском расположении. Прилично отдохнули. Через несколько дней этот охотник Иванов нашел в помещении санитарной части несколько пузырьков жидкости, предназначенной для смывания с тела капель иприта. Он отозвал меня и стал убеждать, что это можно пить; только надо размешать в стакане ложку соли. Останется чистый спирт. Спокойная и самостоятельная служба помогла ему убедить меня попробовать выпить этот «спирт». Экспериментировали трое: я, охотник и еще один самый проверенный и надежный солдат. Результаты начали проявляться часа через полтора. Я и молодой солдат в течение 2–3 часов бегали в туалет через каждые 15–20 минут. Но пожилому пришлось хуже. Он слег. Его тошнило и рвало. Сильно побледнел. Мне ничего другого не оставалось, как отправить его домой с надежным сопровождающим, чтобы жена отпаивала молоком.
Мы с солдатом постепенно пришли в себя. Опьянение снялось как рукой.
Ч.П.!
Отравлен солдат!
Скоро начал успокаиваться.
К вечеру, когда начало смеркаться, меня вызвал часовой у въездных ворот. Когда я подошел к нему, пятки похолодели. К расположению в походной колонне, во главе с командиром шел наш батальон. Я вышел навстречу в отчаянной борьбе: говорить или нет? Когда подошел к комбату, твердо доложил, что все в порядке. Комбат приказал снимать посты и через час выступать в составе своей роты. Я спросил его, где мои охотники, и получил ответ, что они выполняют его задание.