Выбрать главу

Стефан Жеромский

Из дневников

14 октября 1882 г. Сегодня мне исполнилось восемнадцать лет! Восемнадцать лет я прожил на свете, а что хорошего успел сделать? Шиллер на восемнадцатом году жизни создал «Разбойников», а я? Написал ли я что-либо такое, что с полным правом можно было бы назвать литературным произведением? Боже мой, мне восемнадцать лет, – возраст, которому все завидуют, золотая пора, пора юности, смелых мечтаний. Чем же помянуть прошедшие годы? Ах, только бы память не хранила воспоминания о времени, потерянном напрасно, о печальном прошлом! Как же я счастлив среди людей, чьи помыслы не омрачены прозой жизни, чьи сердца так, же как и мое, рвутся к мечте, к счастью!

Сколько пережито за эти восемнадцать лет! Сначала согретое материнской заботой детство, потом – гимназия, смерть матери, знакомство с паном Бемом, увлечение поэзией и литературой, знакомство с Эдеком, Галиком[1] и т. д. Это – прошлое, а какое меня ждет будущее? Какое? Может быть – лавры, а может – одиночество, нищета, близкая могила? Ну что ж! Будь что будет – но с пути, предначертанного мне судьбой, я не сойду никогда.

29 февраля 1883 г. Во время урока французского языка я читал рассказ «Орсо», который понравился мне не так сильно, и «За хлебом».[2]

Я плакал и право не знаю, что со мной творилось! Сколько в нем чувства, поэзии, сколько жизненной правды, простоты, естественности! По-моему, это шедевр!

«За хлебом» – это целая поэма; она меня очаровала! Автор будто бы весело, даже с улыбкой повествует о своих героях, но в словах его чувствуются слезы, сквозит боль… Как же прекрасны нарисованные им сцены, идея и стиль – и все, все восхитительно. Под впечатлением этих произведений я написал третью главу моей «Тоски по родине».[3] Я был тронут и взволнован как никогда.

8 июля 1883 г. Снова сенокос. Я слушаю пенье крестьянок, которые ворошат сено, и начинаю все больше и больше понимать романтизм.

Как же могли не восторгаться романтизмом Берне, Моор, Клопшток, Мицкевич и другие? Ведь это истинная поэзия! Не убранная в изысканные слова Горация и Буало, а чистая, светлая, простая, как муза Карпинского.[4] Удивительно, как рождаются иногда такие складные рифмы в сердце девушки, не знающей даже, что такое буква? Кто их заронил? Это вдохновение! Оно – в песне о возлюбленном Ясе, которая облегчает уставшей крестьянской девушке ее тяжелый труд. Давно, до школы, я часто спрашивал себя, откуда они знают столько стихов? И мне казалось, что эти песни сохранились со времен Яна Кохановского,[5] о котором я тогда уже кое-что слышал. И вот теперь я с волнением слушаю звуки нашей подлинно народной, национальной, романтической музы. Как велики они, эти корифеи романтизма, которые из-под слоя пыли извлекли бриллиант поэзии и удивили мир ее красотой! Да, это народ создал поэзию, а поэты вознесли ее на вершины идеала.

17 июля 1883 г. Читал «93-й год». Гюго и Иокаи[6] – мои любимые романисты. Они рисуют, а вернее, ваяют статуи героев на пьедестале добродетели, знания, самопожертвования, любви к родине и человечеству. Они – глашатаи прогресса. Сегодня днем пани Орлинская предложила мне место репетитора.[7] Итак, снова за работу! Будут присылать за мной лошадей. О вознаграждении еще ничего не знаю. По вечерам я мечтаю о своем «Стегенном»,[8] который один может воплотить мои республиканские идеалы. Скорей бы вернуться в Кельцы.

19 мая 1885 г. Вчера я читал книжку некоего М. Худзяка: «Пребывание их императорских величеств в Привислинском крае».[9] Эх! Попался бы мне в руки этот Худзяк!

Чтобы рассеять ослепившее меня бешенство, я начал читать «Историю преступления» Виктора Гюго. Как ничтожна должна быть страна, если она рождает таких Худзяков. Если бы я знал, что найдется еще сотня людей, осмеливающихся писать по-польски для того, чтобы распространять среди простого народа книги подобного содержания, – право, я бежал бы отсюда. Нет для меня книги более отвратительной. Прочитав ее до последней страницы, я почувствовал страшную тоску. Мысль о том, что это написано по-польски, преследовала меня, как гарпия. Читая Виктора Гюго, я воспрял духом. Худзяк меня истерзал, а он пролил бальзам на мои кровоточащие раны. Заснул я поздно. Я стал таким демократом, что на всех наших товарищеских пирушках провозглашаю только один тост – за демократию. Один Крижкевич поддерживает меня ото всей души. Остальные, хотя и пьют, но лишь для того, чтобы осушить рюмку. Я погряз в болоте утопии, и несмотря на это – иду все дальше в красной шапке на голове! Аристократические суждения приводят меня в ярость. Я сполна, с процентами отвечаю на них злыми насмешками Венгерского.[10] Виктор Гюго, Конопницкая – вот наше знамя: мое, Бернарда, Вацека! Пусть другие идут за Красинским,[11] только подальше от нашего знамени! Янек слишком верит в умственную аристократию. Как знать, не назвал ли бы он вслед за учителем Семирадским человека из народа словом «скот», отлично выражающим аристократические устремления «ясных панов, магнатов, князей-прелатов…»[12]

вернуться

1

Бем Антоний Густав (1848–1902) – польский литературный критик позитивистского направления и педагог, автор известных учебников польской грамматики и теории польской поэзии. Долгое время жил в Кельцах, где в 1879–1888 гг. преподавал польский язык, историю и древние языки в мужской гимназии. Был учителем Жеромского, руководил первыми литературными опытами будущего писателя, читал и поправлял его юношеские произведения. Бем подсказал Жеромскому мысль писать дневник. Эдек, Галик (Эдвард Лушкевич и Вацлав Галик) – гимназические товарищи Жеромского.

вернуться

2

«Орсо» и «За хлебом» – рассказы знаменитого польского писателя Генрика Сенкевича (1846–1916), опубликованные в 1880 г.

вернуться

3

Жеромский в гимназические годы очень много писал (в дневнике за 1882–1886 гг. можно насчитать около 80 названий его юношеских произведений, – написанных «на школьной скамье, а вернее – под ней», – эпопей, драм, трагедий и романов). Произведения эти не сохранились, за исключением нескольких стихотворений, в том числе двух, напечатанных в 1882 г. в журналах («Песнь пахаря» и перевод лермонтовского «Желания»).

вернуться

4

Карпинский Франтишек (1741–1825) – польский поэт эпохи Просвещения. Наибольшей известностью пользуются его сентиментальные идиллии («Филон и Лаура» и др.), основанные на фольклорных мотивах стилизованные народные песни («Песнь сокольского старика») и лирика религиозного содержания (молитва «Когда встают утренние зори» и др.).

вернуться

5

Ян Кохановский (1530 – 1534Т – великий польский поэт. В творчестве Кохановского воплотились национальные особенности польского Возрождения. Заметное влияние на произведения Кохановского оказало народное творчество («Свентоянская песнь о Собутке», 1575, и др.).

вернуться

6

Иокаи Мор (1825–1904) – венгерский писатель-романист. См. примечания к стр. 311 II тома настоящего издания.

вернуться

7

Жеромский уже в младших классах гимназии вынужден был давать уроки, а после смерти отца (22 сентября 1883 г.) он репетиторством зарабатывает себе на жизнь.

вернуться

8

«Стегенный» – название произведения, которое Жеромский в это время собирался писать. Стегенный Петр, ксендз (1800–1890) – польский революционер-демократ, в 1840–1844 гг. создал в Королевстве Польском тайную крестьянскую организацию для борьбы со шляхтой и иноземными угнетателями. Был арестован и сослан на каторгу в Сибирь.

вернуться

9

Имеется в виду верноподданническая книга: Худзяк Матвей «Пребывание их императорских величеств в Привислинском крае в днях с 27 августа по 14 сентября 1884 г., рассказ народного учителя» (Варшава, 1885).

вернуться

10

Венгерский Томаш Каетан (1755–1787) – известный польский сатирик, представитель наиболее радикального течения в польском Просвещении. В своих талантливых сатирах, баснях, в ироикомической поэме «Органы» (1784) зло бичует польскую аристократию и духовенство, всех тех, кто «мучает и угнетает бедняков».

вернуться

11

Красинский Зыгмунт (1812–1859) – польский поэт-романтик, в его творчестве («Небожественная комедия», 1835; «Иридион», 1836; «Псалмы будущего», 1845) отразился страх польской аристократии перед народной революцией.

вернуться

12

…ясных панов, магнатов, князей-прелатов… – реминисценция из посвященной восстанию 1830 г. песни польского поэта и революционера Густава Эренберга (1818–1895) «Шляхта в 1831 году» (известна также под названием «Когда народ за оружие взялся», опубликована анонимно, Париж, 1848 г.). Эта песня, призывающая к борьбе против помещиков, до конца XIX в. – до появления «Красного знамени» – была самой популярной в Польше революционной песней. Во время второй мировой войны и гитлеровской оккупации Польши – официальный гимн отрядов польского демократического движения сопротивления – Армии Людовой.