20 июня 1885 г. До двух часов ночи читал «Мейера Езофовича» Ожешко. Восхитительная эта поэма замечательна еще и тем, что она бесконечно наивна и проста. Она чем-то напоминает песни Гомера. Мы видим почти первобытный еврейский народ, у нас перед глазами – калейдоскоп его наивных верований, и мы как бы присутствуем при том моменте, когда в его недрах начинает зарождаться другое, новое течение, властно захватывающее молодые умы. Как в греческих трагедиях, над судьбой прекрасного героя тяготеет тут неумолимая «мойра», выступающая в образе предрассудков, косных законов и патриархального уклада семьи. Одним словом, я вижу в этом романе великолепный и тенденциозный эпос. Тенденциозность нисколько ему не вредит – она чувствуется только иногда между строк…
Есть там сцены, какие не часто встретишь в иностранной литературе: так, Мейер и Голда в лесу, у окна хаты – это картина изумительно ясной, какой-то первобытной и неизъяснимо красивой любви. И если на первый взгляд роман может показаться скучным, то стоит только вслушаться в разговоры Мейера и Голды, в пение Элиезера, и нам откроется необыкновенно яркая, рукою мастера созданная красота. Простота и наивность, строгий объективизм и благородная тенденция – вот что делает этот роман крупной, прекрасной жемчужиной, которую славяне подарили Западной Европе.
Сегодня всю ночь буду читать произведения Писарева – русского вольнодумца. Опять заполню дневник записями, а 4-й том Брандеса[13] отложу до каникул.
Меня ждет жизнь в доме знатного магната нашей округи. Посмотрим на нее вблизи.
21 июня 1885 г. Всю ночь и целый день сегодня я читал критические, философские и политические статьи Писарева. Для них характерен всепроникающий живой демократизм, позитивистские идеи в духе Конта и злая ирония. Небольшой философский очерк «Пчелы»[14] представляет собой превосходную иносказательную и порой язвительную сатиру на монархический строй. Великолепна проведенная им параллель: занимаясь как будто бы невинным описанием жизни пчел, автор мастерски, захватывающе и убедительно излагает свои демократические воззрения. От этой статейки веет теплотой внутреннего убеждения, она проникнута глубокой любовью к людям и не доктринерским, а горячим и искренним республиканским духом.
Другие же статьи, а именно рецензии и критические отзывы о произведениях его современников, полны едкой иронии и не всегда объективны. Видно, что этот демократ и вольнодумец, обрушиваясь на аристократов и правоверных, рубит иногда с плеча – так, что порой даже жалко становится несчастных авторов, попавших под его перо. Да, этот критик не чета нашему Тышинскому или Хмелевскому,[15] ему критика нужна не ради нее самой, а для раскрытия своих идей.
Произведения его не пропускает цензура; в России он пользуется славой «ужасного демократа», чего само по себе уже достаточно для зачисления его в «социалисты», хотя до сих пор я не заметил, чтобы он был социалистом. Ох, эта Россия! Лучшее, что есть в ее литературе, – проклято и гонимо.
21 июля 1885 г. Экскурсия не состоялась, потому что не приехали Рыбарские. Целый день мы были заняты выплатой денег работникам.[16] Боже мой, как беден этот народ! Заработает человек несколько злотых за целую неделю и еще должен часами с непокрытой головой ждать у господских ворот, должен молчать, когда барчук или управляющий сквернословят, оскорбляя его самые святые чувства и права.
Порой я не могу молчать и держу речь трибуна.
29 июля 1885 г. В четыре часа дня мы поехали с паном Никласом[18] в Покшивянку – усадьбу, расположенную у подножия Свентокшижской горы в стороне от Слупи. Дорога шла по живописной местности: куда ни взглянешь, везде верстах в двух друг от друга усадьбы. Стоят они на холмах, утопая в зелени садов, разделенные между собой то оврагом, то пригорком, то рощицей, то рядом хат. Мы проехали Ломно, Тарчек, Свентомаж, Вавженчицы, Явор, Павлов и, наконец, чудесное имение Хибица. В лесочке возле Покшивянки Никлас гонялся с двухстволкой за витютенями и сизеворонками. Это напомнило мне мою прежнюю охотничью страсть, теперь засыпанную пеплом жалости. Но вот и Покшивянка. Это – самый лакомый кусочек в имении пани Залевской. Хлеб в скирдах, хлеб в доверху набитых душных амбарах. Навстречу нам вышла прехорошенькая женщина, жена так называемого эконома. Никогда, пожалуй, еще не приводилось мне видеть крестьянку с таким красивым лицом. Владек кажется охотно навещает Покшивянку и… покровительствует тамошнему эконому или надсмотрщику. Похоже, что и Никлас окажет ему покровительство, да я бы и сам… Прости, господи!.. Что же тогда говорить о молодом барине!..
13
Известный датский литературный критик Георг
14
Статья
15
16