Выбрать главу

И долго не было песен. Все бросились стремглав умываться ледяной водой рассудка, протрезвляться, протирать глаза. Стали учиться. Натиску фаланги, которую я вынужден здесь окрестить пошлым именем «позитивизма», поддались даже старики, сидевшие в своих извечных «Колосьях», «Варшавских библиотеках», «Еженедельниках».[41]

Все пришло в движение – все начали учиться у Европы, наспех вбивать себе в голову премудрости контов, дарвинов, миллей, боклей. Можно смело сказать, что польская интеллигенция сделала шаг вперед. И, как при любых внезапных переворотах, – нашим продвижением многое было сметено, многое растоптано. Не менее двадцати лет прошло, прежде чем мы подумали, что надо также и создавать – и начали создавать. Вот к этому созидающему, возрождающему и врачующему отряду принадлежит наша поэтесса.

Что песня? Звук пустой и ветра дуновенье!Искусство с истиной не выдержит сравненья!Поэзии дано быть только пустоцветом…Но нынче ей конец! Приказано поэтамИз города уйти с венцами на челе.За ними заперли афинские ворота… —Так полагал судья. Но что там? На землеНеясное происходило что-то.Глаза раскрыв, ребенок ввысь гляделИ озирал зари пылающей пределВ восторженном самозабвенье!
И он дрожал от страстного волненья,И руки простирал, и чистый, как кристалл,Он слово: лютня! лютня! прошептал…Что это, боги?… Вновь поэт явился?… —

говорит она в своем «Вступлении».[42] Она говорит здесь, что чувство необходимо для интеллекта, для жизни. Можно отвергать поэтический лепет, но нельзя уничтожать поэзию как фактор цивилизации.

Какова же эта новая поэзия? Ибо после взбучки, которую ей задали позитивисты, она должна быть новой.

Конопницкая определяет ее так:

Не петь с тобой мне, соловей лесной!Не с вами, розы, расцветать веснойВблизи дорог, где тысячи несчастныхИдут, гонимы бурей бытия,Не быть мне солнцем в небесах бесстрастных, —Нет! с человеком буду плакать я![43]

Таким образом, Конопницкая в своих стихах поведает нам о человеке, о его тяжелой доле, о нищете, слезах. Итак, она покидает таинственный мир эльфов и русалок – порывает с романтизмом, романтизмом в узком смысле слова, рожденным вдохновением Мицкевича и берущим свое начало от Клопштока и Гете.

Грань между этими понятиями очень тонка, но она существует и существует именно у Конопницкой. Она – родоначальница новой поэзии и единственная ее представительница. Приглядимся же к этой особе…

Мария Конопницкая, урожденная Васютынская, родилась в 1846 году.[44] Образованием своим занималась сама, вышла замуж, путешествовала по Карпатам, в 83 году ездила за границу, в 84 году редактировала «Рассвет».[45] Вот и все, что известно о ней в истории литературы. Хмелевский в «Очерке польской литературы последних 20 лет»[46] едва упоминает о ней, не больше уделяет ей внимания наш злоречивый Антоний Густав в истории литературы Спасовича,[47] время от времени в хронике «Правды» или «Колосьев» попадаются скудные стереотипные рецензии. Исследования же, из которого пишущий эти строки Сент-Бев мог бы что-нибудь позаимствовать, до сих пор еще нет. Ну что же, будем громоздить парадоксы!

Как я уже сказал, поэзия Конопницкой отличается от романтической поэзии следующими чертами: она демократична, использует успехи нашего позитивизма и вбирает в себя достижения… натурализма. Внешне, по своей форме, она отличается от поэзии предшествующего периода лишь индивидуальной манерой поэтессы.

Словацкий тоже был демократом, но его демократизм не имеет почти ничего общего с демократизмом Конопницкой. Демократизм Словацкого проистекал не из живого ощущения действительности, он не был рожден непосредственным сердечным восприятием людского горя и нищеты, то не был крик отчаяния, рвущийся из груди при виде того, как массы народа теряют человеческий облик. Демократизм Словацкого был идеей, почерпнутой из созданного поэтами мира; убегая от многоголосого шума жизни, он переживал ее печали и радости в сонном ясновидении. Таков же был и второй наш демократ – Уейский[48] и третий – Аснык. Послушаем же теперь нашу поэтессу:

Я полечу, как раненая птица,По-над землею, истомленной болью,Чтоб к тысячам несчастных обратиться,Дыша любовью!
Как ласточка, затрепещу крыламиНад селами, над крышами косыми,Над рощами, над нашими полями,Над речкой синей.
вернуться

41

…в «Колосьях», «Варшавских библиотеках», «Еженедельниках»… – то есть в журналах так называемого консервативного, шляхетского лагеря, который на первых порах в штыки принял новое позитивистское течение. Однако горячая вначале борьба «старых» с «молодыми» вскоре закончилась примирением: расхождения между ними в сущности никогда не были большими, поскольку позитивисты, являясь идеологами нарождающейся буржуазии, не стремились к изменению основ существующего строя.

вернуться

42

«Вступление» – название стихотворения, которым открывается первый том стихотворений Конопницкой («Стихотворения», 1881); Жеромский цитирует конец стихотворения, за исключением пяти строк. Перевод Д. Самойлова.

вернуться

43

Жеромский цитирует, опуская две строки, стихотворение Конопницкой «Отрывок» (цикл «Картинки», 1883). Перевод Д. Самойлова.

вернуться

44

Девичья фамилия Конопницкой и год ее рождения указаны Жеромским неверно. Конопницкая родилась в 1842 г. в семье юриста Юзефа Василовского.

вернуться

45

«Рассвет» – иллюстрированный журнал для женщин, основанный в 1884 г. варшавским издателем Левенталем. В течение двух лет Конопницкая, будучи главным редактором журнала, стремилась придать ему прогрессивное направление, но, не выдержав борьбы с издателем, вынуждена была выйти из редакции.

вернуться

46

Жеромский пользовался, очевидно, первым изданием названной работы Хмелевского (1881), поскольку в издании втором (1886) автор посвящает Конопницкой несколько страниц, указывая на популярность ее стихотворений у современников.

вернуться

47

Антоний Густав Бем (см. примечание 1) – переводил на польский язык «Историю польской литературы» Владимира Спасовича (1829–1906), известного петербургского юриста, литературного критика и политического деятеля. «История польской литературы» Спасовича являлась разделом книги А. Н. Пыпина «Обзор истории славянских литератур» (изд. второе, 1880).

вернуться

48

Уейский Корнелий (1823–1897) – поэт-лирик, патриот и демократ. Его поэма «Марафон» (1847) воспевающая идеалы национально-освободительной борьбы, была одним из любимейших поэтических произведений молодого Жеромского, которое он часто декламировал.