Когда тетя Айно приехала провожать маму, она рассказала, что ее назначили директором школы, а Юсси Лаатиккайненна «забрали». У дяди Юсси была своя машина — «Эмка». Он нас катал на ней.
Я почему-то думала, что тетя Айно выйдет замуж за него, но теперь его тоже не стало. Я слышала, как тетя повторяла маме:
— Я ужасно за тебя боюсь.
Мама сказала:
— Может, женщин не будут забирать. А тетя говорила, что уже забирают.
Провожать маму пришло много родственников, все старались не плакать. Прощаясь, мама сказала мне и Ройне, что скоро приедет за нами, но я осталась с бабушками, дедушкой, дядей Антти и Арво, а моя мама одна уехала в Ярославль.
ВИРКИНО
У Арво не было мамы, она умерла, а у меня была теперь только бабушка. У бабушки всегда много дел. У нее корова, поросенок, теленок, куры и еще в огороде овощи и сад, а за огородом и садом было небольшое поле картошки. Картошка и другие овощи хранились в подвале, и мы их ели всю зиму. Раза два-три в неделю бабушка ездила с молоком и овощами в Ленинград. Иногда я с девочками ходила на вокзал: они — встречать своих мам, а я — мою бабушку. У женщин, возивших молоко в Ленинград, были одинаковые домотканые мешки, сшитые из яркой льняной матрасной ткани. Их называли «elämän salkut» [2]. Состояли они из двух мешочков: переднего и заднего. В оба ставили по два бидона с молоком или засыпали картошкой и другими овощами. Зимой эти мешки ставили на санки с бортами и везли до вокзала.
Когда бабушка не уезжала с молоком в Ленинград, она топила большую русскую печку, пекла тоненькие овсяные блины на углях, смазывала их сливочным маслом или сметаной и подавала их горячими с кружкой холодного молока нам на печку, куда мы, проснувшись, перебирались. После завтрака мы обычно пели «По долинам и по взгорьям» или «По военной дороге» — вообще мы очень любили петь про войну и про красных командиров. Старая бабушка не могла выносить нашего пения и уходила к себе в комнату, которая была за печкой, но все равно она нас слышала. Мы нарочно пели громко.
Она не выдерживала, выходила к младшей бабушке и говорила:
— Анни, скажи им, чтобы уже перестали. Боже мой, как красиво пели Айно и Ольга, ты бы их тоже научила петь псалмы по-фински.
Бабушка начала пробовать учить нас петь про Бога, но мы знали, что ребята нас засмеют на улице, если мы начнем петь старушечьи песни. И вообще их невозможно петь громко и весело.
На зимние каникулы приехали мама и тетя Айно с Ройне. Дедушка привез из лесу большую елку, и мы все вместе украсили ее. А потом я с мамой репетировала новое стихотворение «Мороз Красный Нос». Еще с Хильдой и Лемпи, моими новыми подружками, мы разучили танец «Кавказская лезгинка». На елку к нам пришел Дед Мороз. Вначале мы подумали, что он настоящий, но я заметила, что на нем надет белый бараний тулуп, который всегда висел в нашем чулане. Заговорил Дед Мороз женским голосом. Мы все быстро узнали нашу тетю Мари. Она, наверное, видела, что мы ее узнали, но все равно смешила нас и раздавала всем мешочки с гостинцами. На елке горело много свечей, в комнате было жарко, но Дед Мороз не снимал своего тулупа и даже очень быстро скакал с нами в круге, когда мы танцевали вокруг елки и пели финские песни, которые мы разучили с мамой и тетей Айно. Вдруг елка загорелась и, хотя ее удалось быстро потушить, праздник кончился. Разбилось много стеклянных игрушек, а подгоревшие ветки почернели.
Утром мама сказала, что нашла в Ярославле работу в школе для трудновоспитуемых детей.
Мама и тети часто называли меня трудновоспитуемой. Дети в маминой школе большие, наверное, ей страшно приходить по утрам в школу. Мама обещала взять с собой Ройне в Ярославль. Мне тоже очень хотелось поехать с мамой, но она не могла взять сразу нас обоих. У нее мало денег. Мне пришлось остаться. Она пообещала приехать за мной на следующую зиму.
Больше всего мне хотелось на улицу, кататься на санках и лыжах на берегу нашей Хуан-канавы. В морозные дни мы заливали горку водой и катались на дощечках или просто на ногах. Было страшно, когда приходили большие мальчишки, они толкали или подставляли ножку, а сами хохотали во все горло, когда мы падали. А когда становилось холодно, мы забирались к кому-нибудь на печку, рассказывали друг другу сказки и страшные истории.