Домой я шла медленно, казалось, надо хорошенько подумать… На пальце у нее обручальное кольцо, она замужем, у нее русская фамилия. А вдруг это неправда, что она ученица моего отца? А если даже и ученица… Это, может быть, еще хуже. Она начальница паспортного стола… Конечно, здесь нужны люди, которые бы знали одинаково хорошо и русский, и эстонский, но чтобы финка им подошла… Ну, конечно, в паспорте она, может быть, и не финка. Но неужели там в паспортном столе не разобрались, если у нее поддельные документы или она скрывает свои анкетные данные… А может, она боится и ей нужно показать, что она им служит… для какой-то ее собственной цели я ей нужна. Не надо говорить о маме. Это ее напугает, если даже она на самом деле хочет помочь, про маму она, может, и не знает…
Хозяева ужинали, я прошла к себе за шкаф, Шура занималась.
Я села рядом с ней, она чуть качнулась на пружинах, посмотрела на меня:
— Что так долго?
— Там очередь была.
— Иди поешь, бабка нам суп сварила и картошка жареная на сковороде.
* * *
Наш одноэтажный четырехквартирный дом стоял на горке, за мостом, а чуть выше было громадное кладбище. Из наших окон был виден крутой берег реки, мост и шоссе, а окна другой стороны дома смотрели на кладбище.
Я налила тарелку супа, села с Лелей и бабкой за стол, они допивали чай.
— Сегодня моя бабка чуть череп вместо камня не притащила домой, — проговорила Леля, хихикая.
Бабка, наоборот, сделала обиженное лицо и сказала:
— Неправда, я вовсе не собиралась его принести, просто я тебе рассказала, что пошла искать камень на бочку для квашеной капусты, издали мне показалось, что это камень. Я наклонилась, увидела череп, и вообще отправилась домой, ты всегда все переворачиваешь.
— Где вы череп-то увидели? — спросила я.
— Да их там полно. Здесь же немецкие братские могилы были, их тракторами разровняли. Там вон — метров сто от нашего дома — человеческих костей полно. Дома-то эти, можно сказать, на костях человеческих построили. Кресты выбросили, а холмики сравняли.
— Они ж устроили братские могилы возле старого немецкого кладбища. Эстонцы хоронят своих выше, ближе к шоссе, которое на вокзал идет, — объяснила Леля.
— Это что, здесь совсем около дома, на нашем склоне были эти немецкие братские могилы? — спросила я.
— Ну да, — подтвердила Леля.
— А может быть, там оползень и вообще те старые немцы вылезли?
Бабка замахала руками:
— Господь с вами. На ночь глядя про такое заговорили.
В ГОСТЯХ У НАЧАЛЬНИЦЫ ПАСПОРТНОГО СТОЛА
Начальница жила недалеко — за горой, по другую сторону кладбища. Было темно, сильный ветер дул в лицо, пришлось идти в гору боком, придерживая подол платья, чтобы ветер не поднимал его.
Я вошла на точно такую же кухню как наша. Возле плиты стояла начальница, она вытерла руки о передник, взяла мой пиджак, пошла к вешалке и предложила сесть. «Странно, дома она совсем другая и голос другой». Она снова отошла к плите, взяла нож, левой рукой подняла крышку на сковороде, помешала; зашипело и запахло жареным мясом.
— Ну, вот и готово. Сейчас сядем, поговорим. Вошла маленькая девочка и заныла:
— Ма-ам, я тоже хочу с тобой. Начальница ласково проговорила:
— Побудь еще чуть-чуть с Ниной, пока я поговорю с Мирой, — указала она на меня.
Интересно, почему она назвала меня по-русски Мирой, я во всех документах Мирья.
Девочка ушла. Она повернулась ко мне:
— А Вы знаете, как меня зовут?
— Знаю только фамилию…
Она назвалась Анной Ивановной. А потом сказала, что она и мою мать хорошо помнит. У меня застучало в висках… Она налила мне стакан брусничной воды, мне почему-то хотелось спросить, сама ли она собирала бруснику — глупость какая-то. Я отпила, напряглась, чтобы услышать, про что она говорит. Оказывается, она тоже училась после техникума на историческом в Герценовском институте. Это мой отец вел так уроки, что история ей показалась самым интересным предметом. Она говорит: началась война, не успела окончить, приходится работать не по специальности.
Наверное, ей стыдно, что она в таком месте работает. К ней все наши с такими же паспортами приходят. Ей приходится объявлять о выселении… она, конечно, говорит с ними по-русски…
— Вам семнадцать лет? Я кивнула.
— Вам, наверное, захочется после школы поехать куда-нибудь учиться, а у Вас, как говорят, волчий паспорт, ни в одном городе не пропишут. — Она смотрела на меня с ожиданием.