Стиснув зубы, он сидел на своем месте, у аппарата, и продолжал работу, решив пересилить свои нервы и закончить начатую серию опытов. Но это становилось все труднее. Цветные круги перед глазами врывались в поле зрения и путали наблюдение. Мешканцев сидел спиной к открытой двери в соседнюю комнату и вдруг поймал себя на мысли, что ему страшно оглянуться назад, в ее зияющую пустоту, как бывало в далеком детстве, когда он начитается жутких книг.
Мешканцев через силу улыбнулся своим ребяческим страхам и быстро обернулся. Все было пусто, но эта пустота показалась еще страшнее, чем если бы он увидел самый ужасный образ, созданный фантазией. Мертвая тишина давила мозг тяжелым грузом.
Вдруг он почувствовал струю ледяного ветра, охватившую его с головы до ног. Он вскочил в испуге и остался стоять у стола, остановив широко раскрытые глаза на темном углу лаборатории. Оттуда бесшумно выплыла туманная темная фигура, почти вдвое выше человеческого роста. Тихо колеблясь, будто под дуновением ветра, и слегка меняя свои очертания, она медленно двигалась, пересекая комнату по диагонали и направляясь к столу, у которого стоял Мешканцев.
Она была похожа на пыльный вихрь, поднятый летом знойным ветром на желтеющих пожнях, но временами вершина ее заострялась, и тогда казалось, что это огромного роста темный монах в рясе и клобуке несется по воздуху, не касаясь пола.
Мешканцев не мог двинуться с места и в диком ужасе следил за движениями странной фигуры. Наконец, когда она была от него в двух-трех шагах и его охватило нестерпимым холодом, он дико вскрикнул и бросился в сторону. Темный вихрь вырос до потолка, качнулся вперед и, дойдя до противоположной стены, исчез так же беззвучно, как и появился.
Мешканцев выбежал вон.
4
7 июля.
В сущности после всего, что случилось вчера вечером, благоразумие требует оставить работу и месяца на два уехать отсюда совсем. Раз дело дошло до каких-то видений, от которых я шарахаюсь в ужасе и бегу, как ребенок от почудившейся ему чертовщины, - значит, дело дрянь. Так недолго и совсем свихнуться. Надо основательно подвинтить гайки.
А с другой стороны, именно сейчас немыслимо бросить дело, не доведя до конца этих исследований, которым, может быть, суждено открыть новую эру в истории науки. По правде говоря, я просто не в силах оторваться от этой работы, как одержимый, как пьяница от своего яда.
Я хочу сделать еще попытку. Продолжать эти исследования одному в таких условиях - значит рисковать попасть в желтый дом. Что, если попробовать вести их вдвоем? Быть может, присутствие другого человека даст некоторую точку опоры, рассеет этот дикий мираж? Ведь днем, когда я бываю на людях, я не испытываю ничего подобного.
И человеком этим может быть только Нина Павловна.
8 июля.
Разговор был коротким На предложение Корсунской принять участие в моих работах она несколько времени молча в упор глядела на меня; я храбро выдержал испытание и не опустил глаз. Это был немой поединок. Затем она протянула мне руку.
- Благодарю, Дмитрий Александрович. Я сама хотела просить вас об этом, но не решалась после...
- После того разговора? Но ведь мы условились, что ничего не было...
Она слегка покраснела и нахмурилась. Во всяком случае - договор заключен.
10 июля.
То, что случилось сегодня вечером, выходит совершенно из границ вероятного. Я стою перед загадкой, к которой не вижу ключа.
Довольно поздно вечером мы пришли с Ниной Павловной в лабораторию, где приборы работали автоматически весь день. Сразу же знакомые ощущения нахлынули на меня Надежды мои не сбылись: присутствие Корсунской не меняло дела. Но что удивительнее всего, это то, что и Нина Павловна сразу же стала проявлять признаки тревоги и беспокойства. Она поминутно оглядывалась назад, будто ища кого-то, кто стоял у нее за спиной, вздрагивала, хмурилась, и я ловил на себе временами ее растерянный, испуганный взгляд. Я думал, что просто ей передается мое напряженное нервное состояние, хотя я изо всех сил старался его не обнаруживать.
Но едва я начал подробное объяснение установки приборов, как снова, по-давешнему, потянуло смертельным холодом. Корсунская задрожала с головы до ног и оглянулась в немом изумлении. И опять в дальнем углу лаборатории встала беззвучно огромная темная фигура и, медленно раскачиваясь, двинулась в нашу сторону. Следом за нею там же родился второй силуэт, за ним еще и еще... И в гробовом молчании двигалась мимо нас воздушная процессия призраков, будто вереница черных монахов, в суровом безмолвии шествующих в какой-то погребальной процессии. Фиолетовые отблески вспыхивали в их вершинах, будто метали они огненные взгляды из-под насупленных капюшонов. Стояла мертвая тишина.
Я сидел у стола, не отводя глаз от этой картины. Корсунская, бледная, как мертвец, дрожа всем телом, прижалась к стене, провожая глазами мрачное шествие. Слышно было отчетливо, как в немой, потрясающей тишине падали однотонно удары маятника. Вдруг резко треснуло стекло в приборе, который задела в своем движении одна из темных фигур, и осколки его со звоном полетели на пол. Вслед за тем раздался нечеловеческий крик - объятая ужасом девушка бросилась ко мне и забилась в истерической дрожи. Схватив ее на руки, я хотел выбежать в дверь, но вереница черных вихрей пересекала мне путь, и я не мог заставить себя к ним приблизиться. Я не знаю, чем бы это кончилось, если бы через минуту или две темные фигуры не потеряли своих очертаний. Они заволновались, будто раздуваемые невидимым ветром и, не останавливаясь в своем немом беге, вдруг стали серыми и прозрачными, как вечерний туман над рекой, и наконец беззвучно растаяли, оставив после себя лишь чуть уловимый странный запах да ощущение мертвящего холода. И в комнате стояла по-прежнему угрюмая тишина.
Я держал на руках неподвижное тело девушки, весь во власти противоречивых чувств. Еще не улегся в душе только что пережитый ужас и колотился глухими ударами замиравшего сердца, еще мелкая, зябкая дрожь трясла меня с головы до ног, а вместе с тем хотелось, чтобы не кончались эти жуткие минуты. Казалось, что без конца готов я стоять вот так, среди пустой комнаты, прижимая к себе вздрагивающее теплое тело. Но это длилось недолго. Корсунская открыла глаза и оглянулась с изумлением. Я оставил ее и в невольном замешательстве отвернулся, делая вид, что рассматриваю разбитый прибор. Несколько мгновений она, видимо, собиралась с мыслями; потом я услышал неуверенный, дрожащий голос:
- Простите меня, Дмитрий Александрович - Я, вероятно, вас напугала. Я сама не знаю, что со мной случилось... Какая-то дикая игра воображения, странная галлюцинация...
И тут мозг мой пронзила мгновенная мысль но ведь, значит, это именно не была галлюцинация... Значит, мы оба видели какую-то дикую загадочную действительность, и я почувствовал, что по спине ползут мурашки, и душу мучит снова звериный, непреодолимый страх.
Но я ничего не сказал Нине Павловне и, успокоив ее несколькими словами, вышел проводить домой. Стояла темная, звездная ночь. Орион на Востоке лучился и мерцал далекими огнями и кругом - брызги света, мириады миров в безднах пространства, в торжественной тишине двигались железными кругами.
Что же это было? Все-таки галлюцинация? Странный мираж, одинаковым образом отпечатлевшийся в сознании двух людей? Как объяснить такое совпадение? И потом: почему разлетелся в осколки прибор, задетый шествием этих таинственных теней?