Что ж, если эту землепроходческую копалку не сожрут, то камни у поселенцев будут. Но вряд ли её сожрут — внимательно отследила она весь процесс вторично: на этот раз под воду ушёл Гет. Впрочем, и Ойбер не засиделся на берегу, пока братья сновали в воде вокруг холмика в ожидании третьего. Наконец, вся троица пропала где-то в мутных омерзительных глубинах. Назад добытчики вернулись минуты через три-четыре. Дружно выбросили на берег головы и буквально изрыгнули из себя потоки грязи. А затем уползли обратно. Наруга с девчонками подошли к расплывающимся горкам грязи и присели.
— Дубль-О! — окликнула Ракна медведя. — Что с этим делать?
Тот подковылял, повернулся задом и пустил такую струю, что пришлось отскакивать куда подальше. Странная вещь: из пасти у медведей воняло прилично, а вот запах мочи вовсе не удручал. Так, что-то незначительное. Поэтому и особой брезгливостью они с девчонками не маялись, снова подходя, дабы полюбоваться на результат. Дубль-О добродушно хрюкнул и вернулся к воде охранять двуногих самок.
— Ракушки, — удовлетворённо констатировала Бинка, нагнулась и цапнула одну.
— Схожу-ка я за котелком, — поморщилась Ракна.
— Зачем? — пропыхтела Бинка, раздирая ракушку.
Ракна непонимающе моргнула. Потом просветлела взглядом, хмыкнула и подняла оставшуюся на земле ракушку. А и действительно: чего это она интересничает? К ним же никакая холера не пристаёт. Хоть в дерьмо окунись, вылезешь оттуда стерильней водки. Куда уж там котелку воды соперничать в этом вопросе с целой планетой?
— Пара камней на три кучи грязи, — подвела итог Наруга, забрав у Бинки простенький серенький камушек величиной с изюмину. — Понятно, почему экспорт магических камней такой жидкий.
— Да уж, — задумчиво сощурилась Бинка. — Сто потов сойдёт, покуда их оттуда натаскаешь, — кивнула она на болото.
— Ты думаешь о том же, о чём и мы? — хитренько заблестели глазки Ракны.
— А чо я, дурней?
Тут на берег снова выбросились головы добытчиков. Выблевали грязь и смылись — на этот раз кроме неё им ничего не перепало.
— Дубль-Гет! — расплылась в фальшивой улыбке Наруга, подкрадываясь к медведю.
Тот понимающе фыркнул и запустил оба хвоста в воду. Поплескал ими, как дитя ручонками, но болото проигнорировало приманку. Видать, три деятельно снующих здесь ящеро-змея мешали прочим подхарчиться притащившейся едой. И мужики ещё трижды притаскивали грязь, прежде чем очередной ящеро-змей отважился высунуть глаза над водой. Сразу три хвоста ринулись в воду и заарканили обалдевшую тварь: для неё как-то чересчур резко всё переменилось.
— Чур, я первая! — завопила Бинка и ринулась к пойманной рыбке.
Наруга не успела выругаться, как ящеро-змея подтащили к берегу, и Бинка с разбега сиганула в него. Осторожная воровка не пустилась во все тяжкие — добросовестно дождалась мужиков, объезжая новую технику. И, наконец, ушла с ними на дно.
Глава 21
Шатхия оседлала кряжистое кресло без подлокотников. Уложила на спинку руки, на руки голову и неотрывно пялилась в окно на далёкий противоположный берег озера. Даже отсюда со второго этажа различить его можно лишь по развесистому кустарнику, что выползал перед высоченными соснами, как нетерпеливые охотничьи собаки рвутся поперед охотников. Любоваться там — да ещё три часа кряду — совершенно нечем. Из чего Гранка сделала единственно возможный вывод: суровая хутамка смотрит куда-то внутрь себя. А раз хмурится, стало быть, увиденное ей не нравится.
— Слышь, Шатхия, пожрать не хочешь, — осведомилась она, грохнув по столу грязной миской.
— Не хочу, — процедила Шатхия, не шевельнувшись.
— Раз уж так хреново, может, выпьешь?
Шатхия поморщилась. Гранка выпросталась из кресла, подплыла к окну и укоризненно заметила:
— Пар нужно стравливать. А то башка лопнет. Давай по граммульке? Юлька позавчера водочки притащила.
— Отравит. По привычке, — на свой лад отшутилась хутамка.
Грохнула дверь. Рыжая презрительно фыркнула, вплыла в комнату и демонстративно плюхнулась в кресло.
— Важно вошла, — покосившись, оценила Шатхия.
— И не говори, подруга, — придурковатым голоском подхватила Гранка, скрестив руки на груди. — Неспроста из неё гонор прёт. Тут что-то одно: либо вконец оборзела, либо какую-то новость притащила.
— Новость продавать станет, — насмешливо предсказала Шатхия. — Много попросит. Дадим?
— А то, как же, — солидно провозгласила Гранка. — Дадим и поддадим.
— Давайте-давайте, — ехидненько пропела Юлька, цапнула кусок хлеба, шматок ветчины и соорудила бутерброд, навалив сверху сметаны: — Повыкаблучивайтесь. А я вот возьму и не расскажу, что в лесу было.
— И без тебя знаем, — отмахнулась Гранка. — Риг вздыхает, Бробер матерится.
— А я вовсе и не про них, — с деланным равнодушием возвестила Рыжая и вгрызлась в ароматную трёхэтажную конструкцию.
Глазки горят, вся морда в сметане.
— Машка что-то почуяла, — первой догадалась Шатхия, разворачиваясь вместе с креслом.
Деревянные ножки противно заскребли по каменному полу. Юлька не выдержала: торопливо нажёвывая, часто закивала.
— Не тряси башкой. Подавишься, — проворчала Гранка, усаживаясь за стол напротив. — Язык не поворачивается обрадоваться: нашей лягухи там нет.
— Ага! — счастливо захлопала ресницами Юлька и снова залезла зубками в бутерброд.
— Дерево пустое, — задумчиво пробормотала Шатхия, пялясь в потолок. — Акери до него добежала ногами. Следы оставила. А после упорхнула птицей. Куда? Акери умная.
— Умная, — согласилась Гранка. — А главное, честная. Потому и сбежала тишком, как воровка.
— Она не рабыня. Ходит, где хочет, — одобрила выходку желтоглазой тихушницы степнячка.
— А может, она вовсе и не сбежала, — заступилась за зеленушку и Юлька. — Пошла погулять. Сначала ногами, а потом вздумала полетать над лесом. А мужики решили, будто она нарочно их морочит. И чего прицепились? — недовольно фыркнула Рыжая и оглядела стол: — Чаю-то не заварили? Мне чего, всухомятку трескать?
— Путь на кухню свободен, — ласково напомнила Гранка.
Юлька вздохнула, отложила недоеденный бутерброд, нехотя поднялась и потащилась к двери, облизывая пальцы. Вниз по лестнице она проволочилась, а обратно уже через минуту вознеслась, повизгивая. Ворвалась в комнату, вытаращила глазюки и выпалила:
— Они мёртвые!
Гранка не сразу уразумела, а потому и не двинулась с места. А вот Шатхия мигом подорвалась и унеслась.
— Чего расселась?! — возмущённо заверещала Рыжая, подскочив к столу. — Они там все мёртвые!
— Кто? — подчёркнуто спокойно переспросила Гранка, нахмурившись.
— Да бабы же! На кухне! — гневно выдохнула девчонка, сжав кулачки.
И вылетела прочь, гневно топоча ножонками. Тут уж и Гранку проняло. Она поспешила вниз по лестнице, на ходу пытаясь вникнуть, что там вопит Рыжая. Впрочем та резко умолкла — видать, Шатхия её выключила оплеухой. Когда Гранка переступила порог кухни, хутамка почти улеглась пузом на скрюченное тело, лежащее у плиты. Она обнюхивала губы Любаши — молодой женщины, что заведовала в Танолевом доме хозяйством. Поскольку беррихи числились защитницами колонии и добытчицами «панацеи», общество решило взять над ними опеку, как и над их мужиками. Поэтому хозяйскую домину содержали три женщины: прибирались, затаривали продуктами и при нужде готовили. Сейчас две из них лежали на кухне беррих в мучительных позах, что указывали на быструю и зверскую смерть. А третья — совсем молодая девица — забилась в дальний угол и тихо выла. Распахнутые в ужасе глаза неотрывно пялились на возвышающуюся над ней Юльку. Та, по всей видимости, едва сдерживалась, чтобы не запинать девицу насмерть.
— Яд, — разогнувшись, выдала экспертное заключение Шатхия.
— И так понятно, — сухо ответила Гранка, наблюдая за событиями в углу кухни. — Что по цвету кожи, что по гримасам. Юлька, чего ты на неё вызверилась?