Воздуха стало не хватать, и близнецы, не сговариваясь, вынырнули. Гроза надвигалась, и оставаться в океане дольше было опасно.
Добравшись до скалы, Эрик и Сэм сложили весь улов в большие листы и перевязали их лианами.
— Успеть бы до дождя, — нахмурился Сэм.
— Ты и так мокрый, какая тебе разница? — Эрик улыбнулся брату и, прижав свой лист с рыбой к груди одной рукой, нырнул и поплыл к берегу. Сэм прыгнул следом.
Выбравшись на пляж, они стряхнули воду с волос, достававших им только до скул — они не любили, когда волосы сильно отрастают и мешаются, и срезали их довольно часто. Эрик поёжился: становилось холодно.
— Побежали, побежали, может быть, успеем, — Сэм подтолкнул его в спину, и они пустились бежать, продираясь сквозь чащобу.
Дождь всё-таки застал их на середине пути. К счастью, он был тёплый. Стена капель обрушилась на землю, и близнецы едва-едва успели забежать под низкую пальму с широкими толстыми листьями. Капли всё равно попадали на них, но не так обильно, и Эрикисэм решили переждать ливень здесь. Конечно, он мог продлиться несколько часов, но всё-таки была надежда, что непогода скоро закончится.
Эрик забрал у Сэма его кулёк с рыбой и повесил вместе со своим на пальму, зацепив за выступ на стволе.
— Не в руках же их держать всё это время, — пожал он плечами.
Чтобы зацепить лианы, связывающие листья с добычей, Эрику пришлось изрядно постараться, потому что они всё время соскальзывали. Он неудобно извернулся и привстал на цыпочки, чтобы дотянуться до более удобного выступа, а когда справился с задачей и повернулся назад, Сэм приятно проскользнул ладонями по бокам и обнял его, прижимая к шершавому стволу.
Эрик сам вытянул шею и ткнулся губами в улыбающиеся губы Сэма. Несколько секунд они так и стояли, касаясь друг друга губами и носами, а потом Сэм мягко скользнул языком в рот Эрику, и тот обхватил его ладонями за скулы.
Они целовались долго и медленно, неспешно поглаживая друг друга по рукам и плечам, тёплые капли дождя приятно щекотали кожу. Руки Сэма спустились с чувствительных боков на бёдра, и Эрик выдохнул ему в губы и запрокинул голову, упираясь затылком в ствол пальмы, подставляя беззащитное горло. Сэм прижался губами к нежной коже под подбородком, к бьющейся артерии, прикусил кадык; Эрик вздрогнул, но не дёрнулся и не попытался отстраниться: он доверял Сэму как себе самому.
Они были единственными на острове, чьи отношения нельзя было описать словами «болезненные» или «жестокие». Они не были похожи на непонятные, построенные на рабстве отношения Джека и Ральфа, не были похожи на отношения Роджера и Генри, основанные на одинаковой нездоровой любви к насилию и боли. Пожалуй, Сэм и Эрик были единственными, кто умудрился романтический пейзаж необитаемого острова превратить для себя в настоящий рай, где можно было любить друг друга на мягкой траве среди цветов и кормить фруктами и ягодами с рук, вдвоём плавать в прозрачных водах голубой лагуны, соприкасаясь нагими золотистыми от загара телами, и гулять по джунглям.
Ральф порой признавался самому себе в том, что ужасно им завидует. Он не имел в виду Джека, но порой ему думалось: как было бы хорошо, если бы рядом был не жестокий эгоистичный тиран, а человек любящий, заботливый, с которым можно поговорить по душам, поделиться переживаниями и мечтами. Такой человек, при виде которого Ральф бы улыбался, а не ёжился и старался стать незаметнее.
Близнецы редко расставались друг с другом больше, чем на час. Их словно магнитом тянуло друг к другу, они с самого детства не противились этому притяжению: только попав на остров, еще будучи маленькими, они были так неразлучны, что их путали и стали в итоге звать одним общим именем, забыв, кто из них Эрик, а кто Сэм. Может быть, это помнил лишь Ральф.
Они единственные звали друг друга своими именами. Было что-то важное и сокровенное в том, что никто их не различает, кроме них самих. И что их настоящие имена — Эрик и Сэм — уже много лет заменяются странным гибридом, как бы сплачивающим их в глазах племени в единое целое. Им это нравилось.
Они целовались долго, неспешно, нежно, и не заметили, сколько прошло времени, но дождь не переставал.
— Знаешь что, пойдём-ка домой? И правда, всё равно мокрые, а там хоть обсохнем.
Эрик кивнул, коротко чмокнул брата в губы и снял с пальмы кульки с уловом. По пути к крепости близнецы промокли до костей и замёрзли, зато Джек глянул на них одобрительно, увидев, сколько рыбы они принесли.
Забившись в свою палатку, они разделись донага и улеглись под общее одеяло из пальмовых листьев и свиных шкур. Под ткань парашюта вода не попадала, в палатке было тепло и сухо, и, прижавшись друг к другу, они скоро согрелись. Сэм лежал чуть пониже, устроившись щекой на плече Эрика, и тот рассеянно пропускал сквозь пальцы его начавшие подсыхать волосы.
— Хорошо, да? — сонно спросил Эрик, поворачивая голову и прижимаясь щекой к братниной макушке.
— Тепло, — согласился Сэм, стискивая Эрика покрепче. Они оба улыбнулись.
Дождь ритмично и упруго барабанил по плотной ткани парашюта, и его мерная дробь навевала сон. Эрик завозился, повернулся на бок и прижался к Сэму спиной, тот обнял его, прикасаясь губами к загривку.
На улице быстро темнело, дождь не переставал, и ужин готовили под естественным навесом скалы, чтобы вода не потушила костёр. Все разобрали жареную рыбу и свинину по палаткам, чтобы не мокнуть, и кто-то из малышей, кажется, Гарри, принёс несколько кусков в палатку Эрикисэма, но, увидев, что они оба спят, беззвучно ушёл, оставив еду у самого входа.
***
Генри отряхнул камушек, в последний раз провёл по нему пальцами и отложил. Получилось, вроде бы, неплохо: он, как смог, обтесал его другим, более твёрдым камнем, потратив на это почти две недели, покрыл белой глиной и прокалил на солнце. Обвёл естественные узоры глиной разных цветов — голубой и красной — и снова прокалил. Выглядело достаточно ровно и опрятно, и Генри не сомневался в результате — он не торопился, не ляпал кое-как, работал медленно и кропотливо. Он даже попросил помощи у Билла, и тот проделал ему в вершине камушка дырку, так что теперь его можно было повесить на шею, на верёвочку из свиной жилы.
Забитая им самим свинья, его первый охотничий трофей, как раз и обеспечила его искомым шнурком — им он тоже занимался старательно: промыл в море, чтобы он напитался солью и не гнил, выкладывал каждый день на солнце, и, наконец, сушёная жила сжалась, окрепла и стала прочной верёвочкой, на которую можно повесить камень меньше трёх сантиметров в длину.
Теперь оставалось только подарить амулет Роджеру, но как раз этого-то Генри и боялся. Он помнил, как отреагировал его охотник на разговоры о привязанности, и опасался, что подарок рассердит Роджера ещё больше. Но надо было решаться. Поэтому, когда Роджер вернулся с рыбалки, горячий, вспотевший, с растрёпанными мокрыми волосами, Генри улыбнулся ему и подсел поближе.
— Чего? — недружелюбно спросил Роджер, косясь на юношу.
— У меня для тебя кое-что есть, — Генри снова улыбнулся и протянул Роджеру сомкнутый кулак.
Будь на месте Генри кто-то из его предшественников, Роджер уже ударил бы его — не ждал от них подарков, только удара в спину. Знал, как они его ненавидят и боятся. Но Генри, по всему выходило, его любил, и Роджер с удивлением понял, что подвоха не ждёт.
— Ну, чего там у тебя? Показывай.
Генри разжал кулак и продемонстрировал амулет на верёвочке, немного неправильной формы, но красивый и раскрашенный со вкусом. Роджер ухмыльнулся одним уголком губ и взял побрякушку с тёплой мозолистой ладони.
— Мне?
— Тебе, — согласился Генри, кладя острый подбородок Роджеру на плечо. — Нравится?
— Неплохо, — Роджер накинул его на шею. — От чего-то или просто?