Когда Роджер понял, что Генри всё-таки умрёт, к нему вернулась его жёсткость и всепоглощающая ненависть. Генри бледнел и таял на глазах, не мог есть, под его глазами уже пролегли чёрные тени. Роджер был в ярости. Теперь он был бессилен — отрезать ногу было уже нельзя, воспаление пошло дальше. В паху, подмышках и на горле Генри набухли лимфоузлы, и он не мог шевелиться из-за адской боли. Он не ел и не пил, из-за удушающей жары не хотел даже в туалет, и Роджер не отходил от него.
Его слепая ярость на несправедливость небес усилилась, когда он узнал, что Сэм поправляется. Ему помогло кровопускание, он был слаб, но ел и пил, щёки его горели, но он шёл на поправку. Не веря ушам своим, Роджер даже пришёл проверить и убедился — Сэм лежал на пальмовом ложе, измождённый, но явно готовый набираться сил. Страшный взгляд Роджера заставил его передёрнуться, да и Эрика тоже, но Роджер вышел молча, играя желваками.
Генри уже не открывал глаз. По телу его ползли тёмные пятна, от ноги и выше, и Роджер знал, что, когда они доберутся до сердца, Генри умрёт. А они были уже близко. Роджер, рассуждая трезво, давал ему времени до завтрашнего утра. В лучшем случае до вечера.
Забравшись в шалаш, Роджер устроился у его головы со слипшимися, потемневшими от пота волосами. Генри, не приходя в себя, тихо стонал. Над ним уже кружили мухи, и Роджер взял пальмовый лист и принялся обмахивать ещё живого мальчика, которого мухи уже готовы были обсесть.
Роджер не спал всю ночь. Обтирал прохладной водой горящий лоб и смачивал запёкшиеся губы, а пятно всё ползло, ползло, заливая живот и грудь. К утру Генри очнулся и попросил пить, но не смог сделать и двух глотков. Роджер приподнял его голову, устроил у себя на коленях и склонился к нему, силясь угадать в тихом шёпоте связные слова.
Наконец, он отчётливо услышал:
— Роджер.
Он весь вскинулся, подхватил Генри, переложил повыше и прижал к груди, поддерживая ладонью голову.
— Что? — он метался глазами по бледному лицу, почти растерянно. — Что?
— Ты любишь меня?
Роджер опешил. Он ждал чего угодно, только не такого вопроса. Он не верил в любовь, он верил только в ненависть. Даже то, что его болезненные, построенные на тяге к жестокости отношения с Генри не походили на ненависть, его не смущало.
Рука Генри слабо приподнялась и зарылась в густые чёрные космы, притягивая лицо к лицу, и Роджер склонился, прижимаясь губами к липким от пота щекам и лбу, целуя сухие губы. Он не мог выразить свою любовь иначе.
— Роджер, — Генри заплакал. Точнее, глаза его налились слезами, от этого став ещё больше. — Роджер, ты меня любишь? Роджер… — он закашлялся и отвернулся. — Скажи, ты… Роджер…
Роджер держал его в руках и чувствовал, как он холодеет. Он становился тяжёлым, и Роджер знал, что это значит.
Когда Генри захрипел и мелко задрожал, нелепо хватаясь за прелые листья и сильные руки, держащие его, Роджер будто очнулся. Он прижал его к себе крепче, пытаясь уловить последние вздохи, последний удар сердца, каждое судорожное движение умирающего тела, и выдохнул хрипло, жалко:
— Я люблю… Я люблю, Генри, я люблю тебя.
Но Генри уже не слышал. Он вскинулся в последний раз и обмяк, голова безвольно повисла, серые глаза, пять минут назад наполненные болью и страданием, бессмысленно уставились вверх.
Роджер просидел, держа его в руках, ещё около получаса. Молча, тупо глядя в зелёную стену шалаша, поглаживая слипшиеся волосы.
Племя подозрительно затихло на палаточной площадке, и Роджер, осторожно уложив тело на листья, выглянул на улицу и убедился. Каким-то таинственным образом все уже знали, что произошло.
Он медленно, неловко выбрался наружу и пошатнулся. Десятки сочувствующих взглядов сошлись на нём, но принесли не облегчение и покой, а ненависть. Он хотел выпотрошить живьём каждого ублюдка, который осмелился смотреть на него с жалостью. Малыши поняли его взгляд и как по команде потупились, зато охотники, с чего-то возомнив себя его друзьями, шагнули навстречу. Впереди всех шёл Харольд и, добравшись до Роджера первым, дружески обнял его за плечи и встряхнул.
— Роджер, дружище, порядок?
Роджеру казалось, что можно было бы увидеть и издали, как от ярости побледнело его собственное лицо. Он молниеносно выдернул нож из-за пояса и хлестнул по податливому горлу. Харольд захрипел, забулькал и схватился за рассечённое горло, пораженно глядя Роджеру в глаза. Постоял пару секунд, заливая кровью руки, и рухнул на камни, к ногам Роджера.
Охотники позади него примолкли, Джек вышел вперёд. Хмурый, нераскрашенный, смешно-веснушчатый.
— Роджер, отдай нож. — Сказал он тихо. Роджер пару секунд глядел на него, прикидывая, не прирезать ли и его тоже, но потом всунул окровавленный нож ему в руку и отвёл взгляд. — За это тебя следует убить. — Кажется, в голосе Джека послышалось сожаление. — Но ты все эти годы был моим другом, и я не хочу, чтобы тебя публично прирезали, как собаку. Я вызываю тебя на честный бой. Завтра утром будешь драться со мной один на один. Кто победит — тот и Вождь.
— А кто проиграет? — хрипло спросил Роджер, уже зная ответ.
— Проигравших не будет, — ответил Джек жёстко и, развернувшись, направился назад к костру. — Выбросьте труп в море, — приказал он через плечо, и Билл с Морисом торопливо подобрали Харольда.
— Роджер, — осмелился Билл. — А Генри? Можем унести и его.
Роджер глянул люто, по-звериному оскалился и рыкнул:
— Я сам.
========== 6. Последний бой ==========
«Бог твердит свой непреложный завет —
брат за братом уходит всегда вослед».
© Александра Науменко
Роджер отнёс Генри на руках на другой конец острова, подальше от крепости. Вошёл с ним в воду и опустил. Лицо у мальчика почему-то было умиротворённое, спокойное, даже счастливое. Он сгорел от яда так быстро, что на его горле ещё остались следы их жестокой, сумасшедшей любви. Роджер нежно провёл пальцами по собственным меткам, огладил шею. Генри плавно покачивался на волнах, безмятежно глядя в высокое синее небо. Роджер не выдержал, наклонился и поцеловал холодные спёкшиеся губы, а потом оттолкнул. Долго стоял и смотрел, как тело медленно отдаляется, раскинув руки, будто отдыхая. Смотрел и чувствовал, как где-то внутри, у сердца чёрной смолой кипит ненависть и боль. Он не знал, кого он ненавидел. Он не знал, за что убил Харольда. Просто теперь он ненавидел их всех.
Когда он спохватился, что так и стоит по грудь в воде, солнце взошло уже высоко. Он побрёл на берег, сел на поваленную пальму, среди черепов-кокосов, и уставился в синюю даль, где много часов назад исчез Генри. Был серый мышонок с лучистыми глазами, а стал — корм для рыб. Роджер поднялся и побрёл, ссутулившись, в джунгли, сам не зная зачем стискивая в руке амулет, подаренный на удачу. Он не вернулся в крепость, бродил всю ночь, а к утру на пару часов заснул прямо на мягкой траве.
***
Джек и Ральф тоже не спали. В их пещере теплились угли от общего костра, а сами они сидели рядом, напряжённые, хмурые. Ральф задумчиво водил пальцем по чёрному в темноте каменному полу.
— Как это мы снова оказались в одном лагере? — спросил он, поворачиваясь к Джеку. Тот сидел за спиной Ральфа и тоже молчал, глядя вниз, на догорающий костёр, на шалаши.
— Ненадолго.
— Понимаю, — Ральф кивнул. — Ты всё сделаешь, чтобы это исправить. Всё сделаешь, чтобы оказаться на моём месте.
— Ты свихнулся? — Джек вскинулся и бешено, яростно глянул на Ральфа. Ральф лёг на живот, перекатился на спину и посмотрел в свирепое лицо Джека снизу вверх.
— Извини, оговорился. Думал о другом. Чтобы не оказаться, конечно.
Джек успокоился и снова замер, почёсывая виски. Ральф ножом сбрил ему часть волос, чтобы не мешались в бою, оставил только довольно широкую полосу ото лба до макушки, переходящую в длинный, до лопаток, хвост. Выглядел теперь Джек воинственно, дико, как раз так, как и надо для поднятия морального духа. И его самого, и племени.