Петр Петрович развернул конверт и прочитал: "Дано сие Витебской губернии, Полоцкого уезда, живущей в деревне Погирщина, принадлежащей помещику Глазке крестьянке Федоре Мироновой в том, что в незабвенную Отечественную войну 1812 года во время командования мною авангардом корпуса генерала от кавалерии графа Витгенштейна в местечке Белом вышеупомянутая Федора Миронова была неоднократно посылаема в город Полоцк, находившийся тогда во власти неприятеля, для приносу письменных известий от тамошних жителей о положении врагов, что она исполняла со всею ревностью, приличною верноподданной всеавгустейшего монарха нашего любезного Отечества, подвергая опасности жизнь для пользы государства, за что не получила никакой награды, а сама об оной никогда не утруждала, но справедливость требует просить начальство о должном вознаграждения сей верноподданной россиянки, бескорыстно жертвовавшей собою из единой любви к монарху и Отечеству, в чем свидетельствую за подписанием моим и приложением печати. Г. Люцин. Ноябрь 28 дня 1815 года".
— С кем передано это послание? — спросил Коновницын дежурного генерала.
— Его принес городовой, он доложил, что вручила ему конверт какая-то женщина.
— Приведите ее ко мне.
— Как тебя зовут? — встретил Коновницын вошедшую вопросом.
— Миронова Федора.
— Ты знаешь, что написано в этом письме?
— Мне об этом ничего не известно. Мне только велено передать его военному министру Петру Петровичу Коновницыну.
— Я и есть военный министр.
При этих словах Федора бухнулась на колени.
— Сейчас же поднимись. Не перед барином.
Коновницын прочитал письмо вслух и спросил:
— Здесь все написано правильно?
— Да, ваша светлость.
— Понимаю, что в письме все не расскажешь. Дополни его своими словами.
И Федора, заметно волнуясь, рассказала Коновницыну о пережитом.
— Назавтра утром жду тебя здесь, — сказал министр, когда ока замолчала. — Я велю пропустить. Впредь запомни: на колена перед неприятелем не становилась, негоже и теперь.
Лишь только Федора исчезла за дверями, Коновницын сел за письменный стол, еще раз пробежал глазами текст: случай был необычным. Коновницын знал, что в лесах и на дорогах в числе партизан сражалось немало женщин, своей отвагой нагонявших страх на врагов. Но здесь было иное дело. Женщина-разведчица обладательница всех качеств, присущих далеко не всякому мужчине.
"Надо ей помочь", — рассудил Коновницын и быстрым почерком написал:
"Князю Петру Михайловичу Волконскому. О всемилостивейшее воззрении на бедное положение крестьянки Витебской губернии помещика Глазки Мироновой, которая в 1812 году будучи неоднократно посылаема в Полоцк из усердия и любви к Отечеству, невзирая на все опасности доставляла оттуда верные и весьма полные сведения о положении находившихся там неприятелей, в чем свидетельствует генерал Властов".
На приеме в Зимнем дворце Коновницын добавил, обращаясь к Волконскому: "Неплохо бы испросить у государя вольную сей крестьянке". Волконский пожал плечами и скрылся за тяжелой дверью царского кабинета.
Через неделю Коновницын получил записку назад с резолюцией Волконского: "Высочайше повелено дать небольшую серебряную медаль "За отличия" на анненской ленте и пятьсот рублей ассигнациями из кабинета".
"И это все?" — с горечью подумал Коновницын.
Он вручил Федоре медаль и деньги и сказал:
— Ты поезжай к себе, а об остальном я позабочусь.
— Некуда мне ехать, ваша светлость. Имение наше описали и сдали в казну. Кому теперь мое семейство принадлежит, неизвестно.
"Вот задача, — подумал Коновницын. — Дело-то, оказывается, совсем не простое, придется обращаться в сенат".
— Вот что. По возврату в имение напиши прошение генерал-губернатору, а я похлопочу здесь в столице. Уверен, все будет хорошо.
— Спасибо за доброту вашу, — сказала Федора и, прижимая к груди медаль и деньги, вышла из кабинета.
Федора в точности выполнила все, что велел военный министр. Свидетельство, выданное ей на руки, открывало двери присутствий и инстанций, и в результате на свет появилось прошение в сенат о даровании ей свободы.
Два долгих года шла переписка, и наконец решение было принято.
"30 декабря 1819 года № 34773 правительственный сенат постановил: даровать крестьянке Мироновой е семейством свободу за услуги, оказанные ею во время войны 1812 года".
ДЕВИЦА-КАВАЛЕРИСТ
"Какие причины, — писал Александр Сергеевич Пушкин, в предисловии к ее "Запискам", — заставили девушку, хорошей дворянской фамилии, оставить отеческий дом, отречься от своего пола, принять на себя труды и обязанности, которые пугают и мужчин, и явиться на поля сражений — и каких еще? Наполеоновских! Что побудило ее? Тайные семейные огорчения? Воспаленное воображение? Врожденная неукротимая скромность? Любовь?"
Попытаемся ответить на эти вопросы.
Гусарский полк, в котором служил ротмистр Андрей Дуров, стал на постой в городе Пирятине Полтавской губернии.
Рядом с тихой, порой унылой и тоскливой жизнью горожан вдруг закипела жизнь страстная, деятельная, живая, с песнопениями, пальбой, скачками, застольями, танцами. И было бы удивительно, что дочку владельцев Великой Кручи, Надежду, не увлек этот мир. Не заставил себя ждать и роман, финалом которого было похищение из родительского дома, погоня, тайное венчание в деревенской церкви, бегство в Киев, рождение дочки к запоздалое благословение родителей.
Девочку супруги Дуровы назвали Надеждой.
О своем детстве Надежда Андреевна Дурова вспоминала с известной долей фантазии, однако записки являются и по сей день единственным источником, из которого мы узнаем о ранних годах ее жизни, и поэтому приходится принять за правду рассказ о ненависти, которую внушило ее рождение матери. Факт этот нельзя исключить. Романтические иллюзии молодой женщины исчезали по мере того, как гусарский полк удалялся от родного имения и суровый походный мир, с неустроенностью быта и недостатком средств поглощал молодость и силы.
До семи лет маленькая Надежда находилась на попечении флангового гусара татарина Астахова. Он не без успеха заменил ей отца и мать. Девочка жила в обстановке, где каждый день начинался по сигналу кавалерийской трубы, где человек не мыслил себя без верного друга — коня, где отвага и удаль, сила, ловкость, озорство почитались превыше всего. Предметами игр Надежды были пистолеты, сабли, свинцовые пули. Едва научившись ходить, она уже умела сидеть в седле и с тех пор не испытывала боязни при виде лошади, даже с самым коварным норовом. Ее героями были гусары, мыслью она жила в боях и походах. Все попытки матери повлиять на девчонку-сорванца остаются без результата, и тогда принимается предложение бабушки: отправить Надежду в имение. Об этих удивительных беззаботных годах, когда ее окружала всеобщая любовь, Надежда Андреевна будет вспоминать всегда и сравнивать их с домашней обстановкой, в которую ей вновь пришлось окунуться, когда после множества прошений отец получил должность городничего в Сарапуле в Вятской губернии. Дочь уважаемого в городе человека на людях была кокетлива, отвечала заученными фразами, но пользовалась любым удобным случаем, чтобы сбежать из дома, где ее по возвращению ожидали упреки и наказания.
Красноречивые рассказы отца об азарте боевых схваток, о высокой радости победы, об упоении славой будоражили юное сердце. Какими же ненавистными были ей придирки матери, днями заставлявшей сидеть за кружевами и жаловавшейся мужу на непоседливый мальчишеский характер Надежды в следующих словах: "Я предпочла бы видеть дочь мертвой, чем с такими наклонностями".