— Как Дмитрий относится к вашему литературному творчеству?
— Мы с ним об этом не говорим. Так сложилось!
— А он к вашим советам прислушивается?
— Раньше прислушивался, сейчас просто присылает свои книги по электронной почте. В предисловии к "Школе эмигрантов" он написал, что считает меня своим учителем. У нас с ним достаточно сложные, но при этом сдержанные отношения.
— Вы придерживаетесь весьма "проеврейской" позиции. Откуда берет начало такая сильная самоидентификация?
— Еврейского самоощущения у меня не было бы, если бы не антисемитизм. Оно возникло в качестве некой защитной реакции. В детстве меня этому не учили — об этом вообще говорить было не принято.
— О ваших книгах порой отзываются не самым лестным образом. Вас это не расстраивает?
— Сперва очень расстраивало! Я, конечно, ждал, что меня назовут гениальным писателем. А потом меня это перестало волновать. Я пишу для себя, публиковать меня стали совершенно случайно. Почему жизнь придуманного мной персонажа должна всем нравиться? Более того, многие читатели вообще не понимают, о чем идет речь, так как во многих моих книгах проскакивают какие-то скрытые цитаты. Это литература для образованных людей, которые понимают специфический юмор, иронию, построенную на ассоциативных рядах, и так далее. Сначала мне было обидно, потом успокоился. Да пусть говорят! 8-10 тысяч читателей у меня есть. Конечно, мне хотелось бы читать о себе более вдумчивые и тонкие рецензии, но если таких нет, то ничего страшного.
— А сколько всего у вас вышло книг?
— Четыре взрослых, детских — значительно больше.
— Как получилось, что вы стали писать для детской аудитории? Любите детей?
— Своих — очень. Дело в том, что когда я пришел из армии, вернуться на эстраду было уже невозможно. Мои друзья Аркадий Хайт и Александр Курляндский начали работать над "Ну, погоди!", Эдуард Успенский — над "Чебурашкой". А я чем хуже? Сел и написал 12 сюжетов, отправил по почте в "Союзмультфильм". Через неделю меня пригласили: приходите, мол. Пять моих сценарией раздали художникам и стали ставить на курсах мультипликаторов. Через какое-то время мне заказали рекламный пятиминутный фильм о пожарах на промышленных складах. Затем — десятиминутный — о правилах дорожного движения. "Самого маленкого гнома" я придумал во время прогулки с сыном. Так и пошло.
Специально для детей я никогда ничего не писал. Помню, сколько шума было, когда мои детские персонажи заговорили площадным языком. Когда худсовет принимал "Самого маленького гнома", это вызвало жуткую реакцию у многих уважаемых мной людей. На повестке дня были два сценария: мой и "38 попугаев" Григория Остера, который взяли на "ура". Когда дело дошло до обсуждения "Гнома", Федор Хитрук и Лев Атаманов заявили, что мой сценарий никуда не годится. Борис Степанцев, режиссер "Карлсона", напротив, сказал, что моя работа ему очень понравилась "Но как?! Это же площадной юмор!" — взорвался Лев Атаманов. И тогда редактор в сердцах сказал ему: "А у вас, Лев Константинович, в каждом фильме собачка под деревом писает!" И тот замолчал. В итоге мультфильм приняли. Точно такая же проблема возникла с "Волком и теленком". Несколько лет назад Федор Хитрук выпустил монографию, в которой пишет, что, пожалуй, лучшим сценарием детского мультипликационного фильма является сценарий Михаила Липскерова "Волк и теленок". Через двадцать с лишним лет к нему пришло понимание, что сказка должна быть именно такой. Она не современная, нет, я же не помещаю своих героев в пионерский лагерь. Просто ко мне пришло осознание того, что на сегодняшний день персонажи фильма уже не могут быть такими, какими они были раньше. А еще я жутко не люблю злых героев. Отрицательный персонаж есть только в моей первой книге. А знаете, почему я их не люблю? Потому что с ними нельзя договориться. В каждом моем герое есть что-то человеческое.