Алымова оказалась на редкость активной студенткой. И нафига из МГУ после первого семестра перевелась? Неглупая же.
Ответа на этот вопрос у Алекса пока не было, но почему-то ему хотелось верить в то, что когда-нибудь у него получится познакомиться с Алиной поближе, и узнать о ней всю интересующую его информацию. Пока он знал о ней только то, что либеральные ценности ей не особо близки. А жаль. Возможно, когда-нибудь получится её переубедить?
После пар Алекс попрощался с Лилей, как обычно, сел в отвратительный пазик, и отправился домой, в загородный коттеджный посёлок, в котором жил с родителями.
Алексу нравилось, как выглядел их дом – большие окна, изящный балкончик, красная черепица, аккуратные сугробы, на месте которых весной появятся газоны с красиво зеленеющей травкой. Всё это позволяло Алексу представить, что стоит коттедж не в России, а где-нибудь в цивилизованной Европе. Например, в Швейцарии.
Уже в коридоре Алекс почувствовал ароматный запах кофе и услышал звуки радио – значит, мама уже дома.
Поскорее скинув пуховик и бросив сумку, поспешил на кухню. Мама сидела за столом – такая же стройная и светловолосая, как и её любимый сын.
– Как учёба, котик? Всё хорошо? – мама подняла голубые глаза, выразительные, с еле заметной насмешливой искоркой, такой же, как у Алекса.
Алекс вообще сильно похож на маму – с таким же чуть удлинённым овалом лица, прямым носом, небольшой родинкой возле губ. Даже в движениях одинаковая лёгкость и непринуждённость.
– Да, всё хорошо, мамуль, – Алекс приобнял маму и сел рядом. – А у тебя как с работой?
– Да тоже хорошо, вот, рукопись новую читаю, – мама указала на монитор стоящего на столе ноутбука. – Столько ошибок, ты не представляешь! Не представляю, как это вообще можно отредактировать! Зато автор блогер с большой аудиторией…
На радио «Эхе Москвы» как обычно говорили о политике, упомянули девяносто третий год и Белый дом.
– Мам, расскажи, как в то время жилось, ты же в то время в Москве была, – Алекс подлил в кофе молока.
– Я тогда была немного старше тебя, училась на третьем курсе МГУ, – начала мама, отпивая из своей чашки. – Тогда ещё малознакомым казались словосочетания «права человека», «свобода слова», «демократия». Но было понятно, что прогнивший «Совок» своё отжил. Мы с однокурсниками постоянно следили за новостями, ходили на митинги, стараясь разобраться, что к чему.
Бабушка твоя постоянно звонила моей однокурснице Яне на домашний, сотовые тогда мало у кого были. Спрашивала, что там да как, узнавала последние новости с митингов, жалела, что работа не даёт в Москву вырваться. Яна была москвичкой, мы через неё связь поддерживали.
– Да уж, бабуля бы там всем жару дала, – усмехнулся Алекс. – Красно-коричневым бы мало не показалось!
– Ты прав, котик, – рассмеялась мама, тряхнув собранными в «хвост» волосами. – Бабуля бы сразу пошла на штурм Белого дома, дал бы только кто ей отпуск. А для меня и многих моих друзей символом перемен стал не Белый дом, а концерт Майкла Джексона в Лужниках. – Лицо мамы приняло мечтательное, романтическое выражение. – Билеты достать было невозможно, но в день концерта мы всё равно пошли туда, и, несмотря на мерзкий московский дождь, столпились у ворот стадиона, чтобы хотя бы так приобщиться к этому великому событию.
Внезапно, как по мановению волшебной палочки, все ворота открылись, и мы, безбилетные, повалили внутрь. Дождь, мы под зонтиками, и Джексон в клубах дыма, взорвавший весь стадион. Я плакала от счастья, это казалось нереальным – здесь, у нас, в «Совке» настоящий король поп-музыки!
Ещё запомнился один из митингов в поддержку Ельцина. Был конец сентября – дождь, слякоть, ветер. Тот сентябрь вообще был отвратительным. Мы тогда с Яной пошли на Манежную. Ещё на подходе к Манежке слышалась музыка – не совковая, а «иностранная», «заокеанская». Повсюду радостные взгляды, улыбки, ожидание чего-то нового, неизведанного. Бросались в глаза плакаты «Борис, ты прав!», «Ельцин, грузины за тебя». Где-то пели песни, играла гармонь, симпатичный парень читал в мегафон стихи – критикующие Хасбулатова, Руцкого.
Яна говорит: «О, я же его знаю». Протиснулись ближе, он убрал свой мегафон, разговорились. Игорь, так звали этого парня, был настроен решительно, говорил: «Наконец-то мы покончим с красно-коричневыми, настоящую демократию построим!».
Когда народ тронулся, я поразилась тому, как нас много, аж дух захватило, и комок в горле встал! По Тверской к Моссовету мы с Игорем и Яной пошли, взявшись за руки. Всё-таки, очень важно ощущать, что ты не один, что рядом люди, которые поддерживают те же демократические ценности, что и ты.
Первые шеренги шли, сцепившись локтями, во всю ширину улицы, за ними «Союз солдатских матерей», кто дальше уже не помню, помню, что было много знамён, плакатов и улыбок.
Выступающих я особо не слушала, просто дышала атмосферой свободы, надежд на перемены. Игорь и Яна спорили, уже не припомню о чём…
– Расскажи про Белый дом лучше, – Алекс подпёр руку щекой и приготовился слушать ещё не менее часа, тема политики всегда была ему интересна.
– Да что там особо рассказывать, – мама с сожалением поморщилась. – Тогда ещё нормальных фотоаппаратов не было, фотографировались на допотопную Янину «мыльницу». У меня до сих пор сохранились где-то те старые фото – мы с однокурсниками стоим на Горбатом мосту, а за нашими спинами дымятся чёрные окна Белого дома.
– Покажешь? – Алекс допил кофе, и приподнялся со стула.
– Да, пойдём, – мама тоже встала. – Кстати, ты ведь помнишь, что сегодня вечером обещала приехать бабуля?
– Как такое забудешь, – улыбнулся Алекс, и они с мамой отправились смотреть старые фото.
«Интересно, чем сейчас занята новенькая», – подумалось почему-то Алексу. Он встряхнул волосами, и выкинул эти мысли из головы. Вот ещё, будет он думать об этой «ватнице».
2. Приезд бабули
Бабуля, ценящая в женщинах непредсказуемость и загадку, приехала только на следующее утро.
Приезд её, как, впрочем, любой из её приездов, был полон шума, бурных восклицаний, падающих из необъятной сумочки принадлежностей женского туалета и конечно же, безудержного тявканья чихуахуа Мимозы, одетой в розовую курточку.
– Анютка! Алекс! Как я по вам соскучилась! – не выпуская из рук истошно тявкающую Мимозу и пухлую красную сумку, бабушка предприняла попытку обнять маму, надевшую к приезду дорогой гостьи нежно-голубое платье, и взлохмаченного сонного Алекса в домашних трусах.
Потом махнула рукой, чуть не задев маму по голове, вручила любимому внуку и сумочку, и собачку, и, наконец-то, обняла не менее любимую единственную дочь.
– А мы-то как соскучились, ты у нас уже полгода не была, скоро забудем, как ты выглядишь – не размыкая объятий, мама повела бабушку на кухню, Алекс с сумочкой и Мимозой поплёлся следом.
– Меня забыть невозможно, – в унисон тявканью Мимозы зловеще хихикнула бабушка. – А где Олег?
– Отец в командировке, – довольно ухмыльнулся постепенно просыпающийся Алекс, поправляя курточку ну на бабушкиной питомице.
Командировки отца Алекс любил – можно без зазрения совести курить в комнате кальян, который отца почему-то бесил, и, покуривая электронную сигарету, (которая отца тоже почему-то раздражала) спокойно обсуждать с мамой на кухне политическую повестку, не опасаясь, что придётся оправдываться перед отцом за свои «непатриотические» взгляды.
– Опять? Прошлый раз тоже был в командировке. Я же предупреждала, что приеду, мог бы и остаться ради любимой тёщи, – разочарованно протянула бабушка.
– Ой, мамуль, прости, чайник вскипел, – освободившись из бабушкиных объятий, мама метнулась к плите, а бабушка вспомнила о сумочке, Мимозе и заодно, Алексе.