Как и в глазах Стаса внизу — того Стаса, что судорожно вцепился в автомат.
Что это? ЧТО ЭТО?!
Ментальное воздействие неведомого мутанта? Новая, никем еще не изученная и не описанная аномалия? Но с такими мутантами и с такими аномалиями сталкеры Екатеринбурга еще не сталкивались. Или уже сталкивались? Только рассказать об этом некому. Что, если «Дальний-Запад» и «Дальний-Юг» накрылись после встречи с таким вот феноменом?
Лицо на плите поплыло, растворяясь во мраке и утопая в бетоне. Или не было вообще никакого лица? Или все-таки показалось? Или это — только нервы?
Стас сморгнул.
И все исчезло.
Глава 5
«БОЕВОЙ КРОТ»
Шлеп. Вспышка. Боль.
Шлеп. Вспышка. Боль.
Шлеп…
Стас открыл глаза.
— А-а-а, очухался, Фрейда тебе в задницу! Ну, слава богу!
Не без труда сфокусировав взгляд, Стас обнаружил над собой скалящуюся физиономию Ильи. Колдун, как всегда, улыбался не совсем здоровой улыбкой. Смотреть на эту идиотскую ухмылку не было никакого желания, Стас снова сомкнул веки.
— Э-э-э! Не спать, Юнга тебе в печенку!
Шлеп. Вспышка под закрытыми глазами. Боль в горящей щеке. А еще — тупая ноющая боль в затылке.
Пришлось снова разлепить веки. Так и есть. Проклятый психолог приводил его в чувство самым простым и незамысловатым способом. Пощечинотерапия…
Стас поморщился. Отбитая щека горела. Интересно, сколько психологических оплеух отвесил ему щедрый Колдун?
Стас скосил глаза вправо-влево. Он лежал на полу тесного жилого отсека с двумя узкими койками. Пол, кстати, не вибрировал. Двигатели не работали. И вообще в субтеррине было подозрительно тихо. Похоже, подземная лодка не двигалась.
Стас восстановил в памяти последние минуты перед отключкой. Пощупал затылок. Под пальцами — огромный шишак. А ведь все могло быть гораздо хуже. Могло быть, но не было.
— Мы что, не взорвались? — хрипло спросил он.
Язык едва ворочался во рту. Да уж, здорово досталось. Но ведь не взорвались же? Правда?
— Не-а, — мотнул головой Илья. — Додик сбросил с реактора избыток мощности, и лодочка наша рванула, как в задницу ужаленная. Чуть не развалилась, но ничего, выдержала.
— А реактор? — спросил Стас. — С ним что?
— Ничего. Стабилизировался. Короче, жертв нет. Только ты вот башкой звезданулся, да Додик от шока отходит. По-моему, он сам не понял, что там у него в реакторе случилось. Ядерщик, блин, хренов, Фрейда ему в задницу!
— А почему стоим? Застряли?
Стас постарался не думать о том, на какой глубине это могло произойти.
— Гришко приказал остановиться.
— Но камнегрызы?
— Они нас здесь уже не достанут. Надо проверить реактор, узлы, системы…
«Все верно, — подумал Стас, — после того энергетического сброса, наверное, надо».
— Мы на поверхности?
— Нет.
— Почему?
— Думаешь, наверху безопаснее?
«Это вряд ли», — вынужден был признать Стас.
Илья ослабил галстук. Стас заметил, как над узлом бьется жилка. Все-таки Колдун тоже изрядно переволновался.
— Чего смотришь? — Улыбающийся Илья перехватил его взгляд. — Хочешь еще о чем-то спросить?
Да, Стас хотел. Но не сразу решился задать главный вопрос, который не давал ему покоя. А потому спросил о другом.
— Зачем тебе это? — отвел он глаза.
— Что «это»?
— Ну, пиджачок, галстучек. Все давно перешли на камуфляж и «химзу», а ты…
— Я психолог, Станислав, — и не понять, то ли гордится, то ли ерничает Колдун. — А психолог должен выглядеть безупречно. Иначе первым станет психом.
Илья выдержал многозначительную паузу. Стас тоже промолчал. На его субъективный взгляд Колдун стал психом давным-давно. Причем, психом наипервейшим.
— Приличная одежда — последний якорь цивилизации, удерживающий нас в определенных рамках.
— Нас или тебя?
— И меня. И через меня — всех, с кем я общаюсь. Как вести психотерапию в обносках? Как пудрить людям мозги?
Стас пожал плечами. Он не знал, как. Но почему-то ему казалось, что в их ситуации такой нелепый, подчеркнуто цивильный вид мало отличается от совсем уж неприличного рванья. Это как две крайности, которые вызывают схожие чувства.
— Скажи, Илья, а ты пудришь людям мозги или говоришь им правду?
— Случается и так, и этак, — пожал плечами Колдун.
Стас набрал побольше воздуха. Все-таки задать ТОТ вопрос придется.
— А когда ты мне рассказывал о Двойниках — пудрил?