- Не факт, не факт... - пробормотал он и хотел добавить что-то ещё, но что-то ещё утонуло в торжественной мелодии, грянувшей в динамиках.
Будто тени минувших веков столпились теперь по краям площадки: неожиданно близкие, будто бы знакомые, взаправду жившие здесь когда-то. Конечно, история о стоянии - всего лишь легенда, совсем не обязательно так было в действительности, но ведь кто-то слушал эту легенду на протяжении столетий, кто-то встречал этот праздник, прошедший сквозь время, год за годом, кто-то внимал таким же торжественным словам и откликался на них, тоже что-то думая по этому поводу... Век за веком, век за веком.
Похожее чувство владело им возле Часовой башни, и оно было непривычно и ново, но теперь - гораздо сильнее: когда картонные исторические фигурки в узнаваемых нарядах становятся вдруг настоящими, из плоти и крови - из обычных, как твои, плоти и крови, не сверхчеловеческих и не условно-кукольных, нечувствительных к боли. И им тоже ведь было не по себе - там, на перекрёстке, без всяких гарантий.
В этот день все они были здесь. Ещё немного сгуститься теням - и выйдут, приблизятся в переменчивом свете такие же, как ты, люди, и только древняя крепость будет так же выситься вдалеке: наверняка её кирпичную стену, высвеченную сейчас огнями, видели и они, когда стояли на этом месте...
Кто-то пристально смотрел ему в затылок. Наверно, уже с минуту. Мечеслав обернулся, но тень тут же ускользнула, затерялась в толпе и бликах, оставив по себе едва уловимый холодный запах земли - словно её только что разрыли. Странно, подумал Мечеслав, тут ведь сейчас ничего не роют. Он бросил взгляд по сторонам - вдруг всё же удастся обнаружить таинственных копателей, - но тут взлетела первая звезда фейерверка и разорвалась в небе красными брызгами. Они уронили вниз свой отсвет.
Только тишина осталась теперь в доме. Это было ново и непривычно.
Машенька сидела в кресле - немного скованно, зажато, будто её стесняло что-то; хотя кресло, пожалуй, было ей даже велико. Машенька была в нём как бабочка в коконе.
Лунев почти по-хозяйски прошёлся по комнате, окинул взглядом разную мелочь: стеклянные шарики, вазу с цветными вставками, стопку книг на столе (он тоже чувствовал себя неуверенно и нуждался в поддержке этих предметов). Шарики красиво переливались, но тронуть их он не рискнул: очень уж хрупкой казалась игра света на них, исчезнет - больше не возобновится. Вместо этого он легонько погладил причудливые, несколько вычурные перья в высокой вазе (фазаньи? или чьи ещё такие могут быть?)
- Неплохо тут у вас... - проговорил Лунев.
- Да? - то ли спросила, то ли согласилась Машенька.
Он не ответил: все точные и правильные слова затаились где-то, все, кроме этого «неплохо».
В этой похожей на кукольный домик комнатке Лунев не бывал прежде. Словно маленький зачарованный мир навсегда замер в одном из моментов, и все предметы здесь тоже застыли, заснули, и никто не тревожил их покоя, только кукольная девочка со светлыми, лунными волосами сидела посреди всего.
«Тогда отступят, будто насовсем, тоска и вязкая тревога», - всплыло в голове. Строчка из его недавних стихов. (Хорошо, кстати, он сообразил не лезть сейчас с этим к Веронике Николаевне, потом успеется). Пожалуй, та строчка была как раз об этой комнатке: теперь, когда первая скованность прошла, всё здесь успокаивало, делало все сложности, настоящие и будущие, не такими уж важными.
Он пересёк комнату, подошёл к подоконнику, где тоже разместилось много необычных диковинных штучек. Взгляд проскользил по ним, зацепился за небольшую фарфоровую шкатулку. Крышку украшали нарисованные венки чуть подвявших пепельных роз.
Лунев осторожно взял шкатулку в руки. Внизу почти сразу нащупался скрытый от глаз заводной ключ. Ах вот оно что...
Ключ поддался пальцам и повернулся хоть со скрипом, но легко. Лунев сделал им два или три оборота и открыл крышку. Миниатюрная парочка закружилась в вальсе, а из глубин шкатулки послышалась смутно знакомая мелодия, которую сей механизм переложил в тоненький отрывистый перезвон - что-то из детства, как далёкая полузабытая сказка.
- А я знаю эту песню, - неожиданно произнесла Машенька. - Иногда играю её на пианино.
- Да? - Лунев обернулся к ней. Машенька отчего-то смутилась и спрятала взгляд в обивке кресла.
Пожалуй, сейчас ему можно и понастойчивей.
- Тогда покажешь? - полюбопытствовал он. Машенька подняла взгляд, какое-то время подумала, но всё же кивнула.
- Покажу.
Другая комната была гостиной - большой и затемнённой. Пианино чёрной громадой стояло здесь у стены и слегка поблёскивало отражённым светом. Машенька присела рядом с махиной, та ощерилась узкими белыми клавишами.