- В воскресенье?
Она кивнула:
- Он сказал, у них там что-то срочное и очень много, нужно всё успеть до понедельника.
- Ясно...
Чего и следовало ожидать от Георга, - подумал он без всякого удивления. Всё-таки загонит себя когда-нибудь. Вспомнилось вдруг, что надо было у него спросить ещё про что-то, тоже очень важное, но что... Абсолютно вылетело из головы.
- Передай, чтоб берёг себя, - проговорил он только и тихо рассмеялся. - Он вам ещё понадобится.
Машенька улыбнулась:
- Хорошо!
Когда она, случайно взглянув на вокзальные часы, заторопилась, наскоро распрощалась и собралась идти, Мечеслав пробормотал:
- И ты тоже.
Машенька обернулась:
- Что?
- Береги себя. Тоже.
Она распахнула глаза в каком-то совсем детском удивлении, медленно кивнула:
- Хорошо, дядя Слава.
Он проследовал за ней взглядом. Миновав кирпичную арку («Приветствуем сюда входящих»), Машенька делалась всё меньше и меньше, почти уже кукольной, пока не скрылась наконец среди толпящихся у придорожной остановки.
Тогда только Мечеслав отвернулся и оглядел почти пустой столик. Допил из нержавейки кофе.
Теперь и у меня плохое предчувствие, - подумалось ему.
Впрочем, кому какое дело до предчувствий.
Несколько часов оставалось до отправления поезда, и Мечеслав сидел в своей - почти уже не своей - комнате общежития. Все вещи были сложены, и всё, что можно убрать, - убрано, и помещение стало теперь непривычно пустым. Только горел ещё настольный светильник (Мечеслав не стал в последний раз зажигать люстру, когда стемнело), да «Энциклопедия истории Ринордийска» была открыта на случайной странице: надо же занять чем-то оставшееся время. Откуда-то из-за стены, может быть, с верхнего этажа, доносилась лёгкая, чуть меланхоличная мелодия пианино. Красивый женский голос подпевал ей.
Выцветшие слова на жёлтых страницах мелькали перед глазами:
«...Так же, как и бабочка, свеча или просто маленький огонёк увязывается поверьями с символикой души и вообще человеческой жизни - с той разницей, что свечка символизирует всё лучшее, всё самое яркое, что есть в этой душе, то, чем она живёт и к чему стремится. В этом контексте становятся понятны образы потухшей свечи и негаснущего пламени. Не так легко объяснить традицию «ночной реки» - обряд, представляющийся в виде миллионов отдельных...»
Внезапные хлопанье и трепет сбоку отвлекли его. Большая сероватая бабочка забилась под абажуром лампы. Кажется, она не могла выбраться. Мечеслав мигом вскочил.
- Дурочка!
Он погасил светильник, через секунду включил верхний свет и поискал взглядом бабочку. Она была здесь же, на столе, ещё живая, но, видимо, сказался жар лампы: бабочка неловко ползла по столу, то в одном, то в другом направлении, и даже не пыталась взлететь. Впрочем, повреждений заметно не было. Может, придёт в себя потихоньку...
Мечеслав кинул взгляд на часы: уже почти пора выходить. Но не оставлять же её тут, в пустой комнате, где и еды нет.
Прикинув, что брать за крылья её не стоит, Мечеслав накрыл бабочку ладонью и аккуратно отодвинул к краю стола, где осторожно просунул снизу вторую ладонь.
Решив, наверно, что попала в западню, она забилась в узком замкнутом пространстве. Мечеслав даже испугался, что она переломает себе крылья.
- Тише ты, - проговорил он. - Я тебя выпустить хочу.
К счастью, окно было незаперто, оставалось только подвинуть створку локтем. Он высунул руки наружу и вскинул кверху, одновременно раскрыв ладони.
Бабочка выпорхнула - наверно, свежий вечерний воздух привёл её в чувство - и резво помчалась прочь, туда, где за силуэтами деревьев и домов алела полоска заката.
Мечеслав улыбнулся вслед. Ему вдруг стало легко и спокойно - будто так же, как он отпустил бабочку, отпускали сейчас и его самого.
Вдалеке послышался паровозный гудок.
ноябрь 2015 - март 2016