— Мой дед прятал меня в горах после того, как меня отлучили от матери. Когда я стал старше, он оставил меня там, чтобы я заботился о себе сам. Но у меня всегда были книги. Телевизор. Я не был лишен цивилизации.
Аманда моргнула в шоке.
— Это не детство.
— Я и не был ребенком, — он снова посмотрел на нее, его взгляд ничего не выражал. — Я был животным, мисс Мэрион. У деда не было выбора, кроме как защищать меня, потому что этого требовала его честь. Его кровь течет в моих жилах, нравится ли это ему или нет. Он сделал все возможное.
В его голосе звучало смирение. Без сожаления, без упреков, без гнева или боли. Просто смирение.
— Ты не животное, — отрезала она, дрожа от шока при мысли, что кто-то мог обращаться с ребенком так жестоко. — Я же сказала, что мне жаль. Я… — она испустила тяжелый, глубокий вдох. — Я испугалась, Кайова. Я отреагировала, и это было неправильно.
Он уставился на нее долгим взглядом, прежде чем отвернуться, проигнорировав ее слова, как будто это не имело значения.
Боже, ей становилось все тяжелее. Желание в теле Аманды все росло и росло.
— Скажи мне, — сказал он затем, повернувшись к ней спиной, пока бекон шипел на плите. — Что ты сделаешь, когда забеременеешь от меня, притом что прекрасно будешь знать, что ребенок будет больше животным, чем человеком? Ты сможешь прижать его к груди и обнять его, как любящая мать? Или ты отдашь его чужим людям на воспитание? Ты дашь ребенку свое имя? Или попытаешься убить его, прежде чем он сможет сделать свой первый вдох?
Кайова быстро открыл упаковку с бисквитами и выложил их на противень. Аманда уставилась на него с ужасом в глазах.
— Я не выберу аборт, — прошептала она.
Он снова посмотрел на нее и молча поставил противень в духовку.
— Ты отдашь мне моего ребенка?
Вот они. Эмоции. Она увидела их на секунду — злость, прикрытая болью. Проблеск ярости мелькнул в его глазах, прежде чем он спрятал чувства за маской безразличия.
— Нет, — сказала она, понимая, что ребенок, каким бы он ни был, будет ею любим.
Кайова уперся руками в стол и медленно кивнул, а потом уставился себе под ноги на несколько долгих мгновений. Когда он снова посмотрел на нее, блеск желания в его глазах заставил Аманду сделать шаг назад.
— Если ты слышала, то знаешь всю правду, — сказал он жестко. — Ты — моя пара, ты привязана ко мне, нравится нам это или нет. Я не позволю тебе уйти.
Она медленно покачала головой.
— Ты позволишь, — прошептала она тихо. — Потому что ты не хочешь женщину, которая навязана тебе, Кайова. Женщину, которая не разделяет твои мечты, потребности и будущее. А я не хочу твоего будущего, — сказала она с болью. — У меня тоже есть мечты.
— А твой ребенок, от которого ты не хочешь отказываться, — зашипел он. — Какую роль ты отведешь ему?
— Мой ребенок будет просто моим. Моим. Я бы любила его, я бы дала ему мое имя. Я бы души в нем не чаяла.
— А как же его отец? — в глазах Кайовы сейчас открыто пылала ярость.
— Что ты хочешь мне сказать? — спросила она в отчаянии. — Ты пытаешься задеть меня, чтобы вызвать чувство вины и заставить меня чувствовать себя ответственной за то, что творится? Но я не виновата.
— Это ответ ребенка, — выдавил он. — Взрослый человек будет приспосабливаться, Аманда. Ты права, когда это закончится, тебе, скорее всего, лучше уйти. Ребенок никогда не сможет принять меня, мою жизнь или трудности, с которыми ему обязательно придется столкнуться в детстве. Но это мой ребенок, леди. Будь я проклят, если к моему ребенку будут относиться, как к животному. И он не будет расти без отца.
Она боролась с дыханием, пытаясь контролировать бурление крови в жилах. Возбуждение снова росло в ней, но сейчас она не могла себе позволить такой слабости. Только не сейчас.
— Ты ведешь себя неразумно, — сказала она. — Я даже не знаю тебя. И, чтобы быть совершенно честной, ты мне не очень нравишься. Разве это хорошая база для того, чтобы заводить ребенка?
— Ну, меня завели гораздо в менее привлекательных условиях, — он перевернул бекон резким движением лопаточки. Что она могла сказать на это?
— Волки будут приняты в обществе после голосования по Закону о Породах…
Жесткий, горький смех сорвался с его губ. Кайова повернулся к ней и уставился на нее своими черными глазами.
— Волки? — спросил он ее негромко. — Какое это имеет отношение ко мне, Аманда?
Она нервно облизала губы.
— Ну, ты же…
Он покачал головой прежде, чем она закончила.
— Нет, детка, — сказал он очень мягко. — Не Волк оставил свое семя в твоей тугой киске. Я — один из тех старых гадких Койотов. Как тебе, нравится такое?