— В лекарстве нет необходимости. — Кайова почти рычал, и лишь с трудом ему удавалось сдерживать животное, рвущееся наружу. — Почему ты так отчаянно хочешь сбежать от меня? Я уже понял, то ты меня не хочешь, так к чему еще и это?
Аманда недоверчиво на него посмотрела.
— Так ты думаешь, дело в тебе? В том, что я не хочу тебя? И не хотела бы, если бы не эта гребаная лихорадка? — она сжала губы, в глазах блестели невыплаканные слезы. — Кайова, я хочу знать, что то, что я чувствую, то, что я вижу в тебе — больше, чем просто биологическая потребность. И если я сама не смогу с этим разобраться, о каких детях идет речь? А теперь скажи этим животным, чтобы они ушли.
Ее голос ожесточился. Аманда ткнула его пальцем в грудь, и это так его удивило, что он едва не рассмеялся. Она стояла перед ним, яростная, как взбесившийся койот, ее глаза блестели, ее зубы оскалились, а мизинец упирался в его грудь.
— Что насчет меня? Что насчет остальных женщин, которые терпят все это? А если что-то случится с тобой, идиот? — ее голос зазвенел, и Кайова увидел что-то, похожее на страх, в ее глазах. — Что мне тогда делать, Кайова? Как долго терпеть эту боль?
— Со мной ничего не случится.
Он не позволит этого. Не сейчас.
— Боже, ты такой упрямый, — Аманда обхватила голову руками, как будто пытаясь прогнать боль. — Забудь об этом. Просто забудь. Лучше послушай еще раз. Я не буду трахаться с тобой, пока не пройду эти тесты.
— Я убью любого, кто сделает тебе больно, — закричал Кайова в ответ, не в силах больше подавлять свой гнев. — Ты слышишь меня, Аманда? Меня не волнует, будь то мужчина или женщина, я не смогу это контролировать!
Он наклонился к ней, сгорая от желания схватить ее за плечи и затрясти, чтобы она наконец поняла, что он хочет сказать.
— Так справляйся с этим! — огрызнулась она. — Позвони, чтобы они пришли, и сам уходи. Идти на охоту. Черт, иди и напейся, мне плевать. Но если их не будет здесь через пятнадцать минут, то этим облезлым волкам лучше не попадаться мне на пути, потому что я сама тогда пойду в лабораторию.
Сукин сын. Черт. Твою мать. Его член вибрировал, как от зубной боли, инстинкты кричали, чтобы схватил ее и трахнул, но что-то в ней сказало ему, что лучше не вступать в этот бой. Что-то, что он увидел в ее глазах. Это была одна из тех вещей, которые привлекли его в ней еще в самом начале — искра решимости, силы.
Она бежала от него, потому что он хотел ее защитить, и теперь кричала на него, не боясь его гнева, не боясь того, что он может повлечь за собой — потому что хотела сделать то, что хотела. Сделать что-то, что дало бы ей возможность уйти от него. Кайова понимал это. Он медленно повернулся, успокаивая боль в груди, и посмотрел на волков.
— Идите.
Одни словом он освободил их от обязанностей и отправил обратно к Дэшу, где они и должны были быть. Затем Кайова повернулся к ней.
— Лаборатории находятся в главном здании, — мягко сказал он. — Я не могу пойти с тобой, Аманда. Ты можешь мне не верить, но я мог убить одного из медиков в тот самый первый раз, когда я слышал, как ты кричала.
Он повернулся и пошел обратно в дом. Яйца и ветчина остались на столе, а он все ходил по комнате, вдыхая ее запах и понимая, что страшно боится ее потерять. Но он заставил себя ждать.
* * *
Он не понимал. Аманда шла по вымощенной гравием дороге и плакала. Он был так упрям, как только может быть упрям мужчина, и она не могла найти слов, чтобы все ему объяснить. Она была влюблена в него. Глупый дурак, прошло ведь всего несколько дней, а ее сердце тянется к нему, ее душа тоскует по нему. И дело было не только в лихорадке, хотя она одна могла свести ее с ума. Нет, это чувство жило глубже, слишком глубоко для того, чтобы Аманда не понимала, с чем столкнулась.
Как он и сказал, все дело в лихорадке спаривания, которая может сломать любые барьеры, заставить человека делать то, чего он не хочет — и значит, Породы пока не могут быть в безопасности. Чтобы защитить свою жизнь и жизнь человека, в которого она была влюблена, Аманда должна была найти ответы. И теперь было самое время. Сейчас, когда лихорадка сжигает ее изнутри, заставляет сгорать заживо в пламени страсти и нужды его прикосновений.
Выйдя из домика, она чуть было не растеряла уверенность. Черт, она даже думала, что настолько слаба, что едва может ходить. Все внутри кричало от похоти, требовало, чтобы Аманда вернулась назад и позволила ему коснуться ее, овладеть ею. Она не могла перестать плакать. Душа ее разрывалась на части, когда она думала о том, чтобы оставить его. Оставить в покое, уже познав боль внутри него, но не понимая, как ее облегчить. Слова буквально приходилось выдирать из него клещами — как больные зубы. Разговаривать и так было нелегко, особенно когда лихорадка рвала ее на части, как голодный зверь.