На корабле были две бочки с особенным веществом, новоизобретенным в Англии, которое везли мы для пробы во Францию. Во время урагана одна из них треснула, и запах, который выходил из нее, был невыносим. Хотя она уже совсем выдохлась, заметил я, однако, что змея всякий раз, как приближалась к какому-нибудь предмету, замаранному этим веществом, тотчас отворачивалась, как будто вонь для нее была также несносна, как и для нас. Не знаю, из чего состояло это вещество; но англичане назвали его деготь из каменного угля. Мне пришло в голову, что не моту ли избавиться посредством этого отвратительного состава? Я вышиб дно у второй бочки, вооружился обмоченной в этот состав метлою, влез в бочку и с трепетом ожидал решения судьбы своей. Змея явилась. Как и прежде, всунула она свою голову и часть туловища в люк, увидела меня и со сверкающими глазами приблизила свою голову, чтобы схватить меня. Я всунул ей в пасть мою метлу и в ту же минуту окунулся в бочку. Когда я, задыхаясь, высунул свою голову, змеи уже не было. Я вылез, выглянул в окошко и увидел, как она в ярости бичевала хвостом своим море и старалась всячески освободиться от состава, которым я наполнил ее пасть. Наконец, выбившись из сил, она скрылась и не являлась более.
Р. Дойль. Морские чудовища. Рисунок для журн. «Панч» (1849).
Уильям Г. Кингстон
ХВОСТ МОРСКОГО ЗМЕЯ
(1848)
Пер. В. Барсукова
Мне давно не доводилось слышать увлекательные рассказы Старого Моряка[7] — и наконец однажды вечером, проходя мимо окон «Веселого пирата», где он проводил большую часть времени, я услышал взрывы его громкого смеха, заглушавшие голоса нескольких других собеседников. Конечно, я не смог противиться искушению узнать, что же так его развеселило. Я вошел. Дым клубами поднимался к потолку из трубок гостей, обыкновенно собиравшихся там, чтобы насладиться благоуханными табачными листьями; в облаке дыма я едва сумел различить кончик носа Джонатана Джонсона, сиявший, как маяк в тумане. Шляпа у него съехала набекрень, сюртук был расстегнут, ноги покоились на высокой каминной решетке. В одной руке он держал только что вынутую изо рта трубку, в другой газету, с содержимым которой он знакомил аудиторию.
— Они смеют называть это чудесным! — заметил он, снова разразившись хохотом, когда я вошел. — Чудесным, ну да, ха-ха-ха! Да если бы я не видывал сотни вещей в тысячу раз чудесней, мне следовало бы постыдиться, ха-ха-ха! После того, что я пережил на своем веку, меня уже ничто не удивит. Некоторые не видят дальше своего носа — стоит им услышать что-нибудь необычное, как они тут же объявляют это чудом из чудес, а иначе ни за что не поверят. Сам-то я привык думать и взвешивать, прежде чем высказывать свое мнение, и меня нелегко навязать чужое, так и знайте. И я решительно заявляю, что не вижу здесь ничего особенного. Полнейшая чепуха, вот что я вам скажу.
— В чем дело, капитан Джонсон? — спросил я достойного шкипера, ибо его замечания пробудили мое любопытство (как, осмелюсь полагать, и любопытство читателей). — О каких таких чудесах вы говорите?
— Ровно ничего чудесного, юноша, — ответил он. — Это я расскажу вам кое-что чудесное, если захотите. А тут просто дутая история, которая может показаться удивительной одним недалеким простофилям. Только послушайте…
И он стал зачитывать вслух из газеты нижеследующую заметку:
«Ливерпуль, 1 апреля 1828 г. — Барк „Лонгбоу“ под командованием капитана Стречера только что прибыл в этот порт из Вальпараисо с грузом кожи и таллового жира для высокоуважаемой фирмы „Бем и Бузл“, проделав все путешествие в кратчайший двухмесячный срок. Капитан Стречер сообщает, что, обогнув Горн, его корабль находился 20 февраля в три часа пополудни на 20 градусах 40 мин. южной широты и 8 градусах 20 мин. западной долготы, причем погода стояла спокойная и ясная, с безоблачного неба светило жаркое солнце, с Н.-О. дул легкий бриз, на З.-В. умеренная зыбь; корабль шел правым галсом на Н.-В. т. Н. Да он совсем сбился с курса, а не отклонился на несколько румбов от ветра, — воскликнул Джонатан, — лично я ума не приложу, как такое могло произойти. Ну да ладно, продолжим.
7