Анна снова проснулась от того, что ее сердце отчаянно билось и ей было трудно дышать, будто ее ударили в живот. Еще один странный сон… Садясь в кровати, она случайно стянула с мужа одеяло, и он пробурчал:
— Аня, ну ты дашь мне сегодня поспать? Что на этот раз?
Анна старалась не шевелиться, чтоб окончательно не разбудить Якова, но он уже открыл глаза. Анна выглядела совсем неважно. Сон прошел мгновенно. Вот дурак! Ей же плохо, а он думает про сон. Он не знал, что с ней может быть, когда она видит странные сны, но когда она раньше видела духов, ей бывало очень дурно — до обмороков.
— Анечка, на тебе лица нет… Тебе плохо? Больно? — он придвинулся к Анне и обнял ее. — Да тебя же всю трясет!
«Еще бы ее не трясло в такой легкой ночнушке. Зачем вообще шьют такие сорочки, когда человек в них мерзнет?». Он окинул взглядом спальню и, не увидев шали, снял с себя пижамную куртку, набросил на плечи Анны и снова обнял ее. — Успокойся, я с тобой, все хорошо. Тебе опять что-то приснилось?
— Приснилось. Но я не хотела тебя разбудить.
— Это неважно, — он посмотрел на часы, был шестой час утра. — Что мне для тебя сделать? Принести воды? Чего-нибудь еще? Хочешь, чтоб я погладил тебя по спине или по голове? А, может, ты хочешь ванну? Говорят, теплая вода успокаивает…
— Яша, какой же ты у меня хороший, — она провела рукой по его щеке. — Просто не отпускай меня, посиди со мной так. Не беспокойся, ничего страшного. Уже почти все прошло, — действительно от заботы Якова ей стало намного легче. — Я хочу рассказать тебе про сон, пока не забыла. Это очень важно. Но прежде хочу кое-что знать. Твоего отца звали Платон Павлович?
— Да, это так, — Штольман не помнил, чтоб когда-либо называл Анне полное имя отца.
— У тебя был гувернер? В хорошем ли пансионе ты жил?
— Да, гувернер у меня был. Он появился после смерти матушки, немец Иван Карлович. Да, пансион был хорошим и, как я понимаю, довольно дорогим, дети там были из весьма приличных семей. В основном дети дворян, проживавших в провинции, где не было гимназий.
Анна пересказала свой сон, стараясь не упустить ни малейшей детали.
— Видишь, твой отец был не таким уж плохим человеком, он просто не смог простить твою мать. Так бывает. И зная, что ты — не его сын, он хоть и старался не замечать тебя, но не превратил твою жизнь в ад. Он не бил тебя, не унижал, не издевался над тобой. Ты не видел его любви, но ты и не боялся его, не вздрагивал каждый раз при его появлении… Он рассказал Ливену о тебе после смерти твоей матери. И Дмитрий не был таким уж подонком. Да, он не смог или не захотел признать тебя, но он взял на себя обязательства по отношению к тебе. Благодаря ему ты получил блестящее образование, которое дало тебе основу для карьеры. Разве это мало?
— Да, не могу с тобой не согласиться. Вряд ли такое образование мне смог бы обеспечить отец. Просто раньше я принимал это как должное. Хотя давно бы мог задуматься, следователь ведь как никак. Со мной учились отпрыски графов, баронов, высших правительственных чинов, генералов… Были, конечно, и такие как я, но думаю, у их родителей были большие связи или влиятельные родственники. Еще меня сейчас смущает, что я получил место в Петербурге, тогда как многим пришлось начинать службу в провинции.
— Думаешь, Дмитрий и к этому причастен?
— Трудно сказать. Возможно, и так. Теперь мы уже вряд ли узнаем. Если только этот малолетний сыщик еще что-нибудь не раскопает в бумагах. Я не удивлюсь, что он теперь перероет все архивы старого князя. Сыщик и интриган.
— Интриган?
— Еще какой! Мог ведь сказать просто, мол, Вы — не мой отец, но, возможно, мы — родственники. А он целый спектакль разыграл перед нами и наслаждался этим.
— Но он же мальчишка, хотел произвести впечатление и добился этого.
— Но умный… Взял факты из разных мест и сложил вместе — как два и два.
— Может, это родственное? — подначила Анна мужа.
— Способности к дедукции или знание арифметики? — ухмыльнулся Штольман.
Анна увидела, что Яков уже немного отпустил ситуацию, и решила задать важный вопрос.
— Яша, ты сильно злишься на князя, что он не признал тебя?
— Чем больше я думаю, тем больше склоняюсь к тому, что он поступил разумно, что оставил все, как есть. Аня, признать незаконного ребенка практически невозможно, тем более появившегося в результате прелюбодеяния. Он, конечно, мог бы попытаться, но это вряд ли бы у него получилось. Зато разразился бы большой скандал, и в него были бы вовлечены не только он и я, но и отец и матушка. Отца бы выставили дураком и рогоносцем, матушку — девицей легкого поведения, а уж что было бы со мной — лучше и не думать. Ты правильно сказала, что у меня был хоть какой-то отец. По крайней мере меня крестили и я получил фамилию мужа матушки, потомственного дворянина. Да, Анна, я — потомственный дворянин, а мог бы быть записан в податное сословие, как и любой другой бастард, если бы Штольман отказался считать себя моим отцом. Сейчас я понимаю, что хотя бы за это должен быть ему благодарен. Пусть он меня и не любил, но с его фамилией у меня была нормальная жизнь, хоть и не такая счастливая, но и не такая ужасная, как бывает у незаконнорожденных, у которых нет вообще никаких прав… Да, он был ко мне равнодушен, но меня любила хотя бы матушка… Аня, если у нас когда-нибудь будет ребенок, я буду его любить, любого, главное, что твоего.
— Да, нам очень повезло, ведь Александра искать уже не надо. Никто и не заподозрит, что не твой, — с иронией сказала Анна. — Яков Платонович, Вы… мало биты были?
Штольман понял, какую глупость он сказал, но не знал, как выпутаться из ситуации.
— Так это когда уж было… А что? Я не молод да и ранен был…
— Но не туда же… Яков, у меня впечатление, что ты тогда не две рюмки, а две бутылки выпил, а хмель так и не выветрился, — покачала головой Анна.
— Аня, ты меня простишь за то, что я наговорил тогда? Я вел себя безобразно, омерзительно. Устроил сцену, был чрезвычайно груб и ругался при тебе последними словами… Я не должен был опускаться до такого, что бы ни случилось. И как ты меня такого терпишь…
— Терплю, потому что люблю тебя. Кроме того, я столько много новых слов узнала, — она хихикнула.
— Да, словарный запас у меня богатый… Но, как сказал Александр, не для дамских ушей. А то, что я сказал сейчас — Аннушка, я ничего подобного не имел ввиду, просто ляпнул глупость. За это тоже прости…
— А меня бы простил? — с языка Анны сорвался совершенно нелепый вопрос, но было уже поздно.
Штольман прекрасно понял, о чем спросила Анна. Об измене. Он верил, что Анна, его Анна никогда ему не изменит. И ему не хотелось думать по-другому. Но вопрос был задан и требовал ответа.
— Аня, я сделаю все, чтобы тебе никогда не был нужен другой мужчина, — серьезно сказал Яков Платонович, глядя прямо в глаза жены. — Если вдруг это все же когда-нибудь случится, то в этом будет только моя вина.
— Этого никогда не случится, — ответила Анна, не отводя взгляда. — Яша, и ты меня прости… Я совсем не хотела это сказать…
Вот уж воистину говорят: язык — враг мой. И кто дернул ее за язык? У Якова и так сейчас душа в клочья, а она просто растерзала ее своим глупым вопросом. Она видела, сколько боли было в его пронзительном взгляде, когда он смотрел ей прямо в глаза. Конечно, ей никогда не будет нужен другой мужчина. Зачем ей другой, если она любит Штольмана? И ей необходимо показать ему, что это так. Она попыталась скинуть пижамную куртку мужа.
— Нет, нет, наоборот надень, Аннушка, ты же мерзнешь. Сейчас прохладно, — он бережно, как на ребенка надел на нее куртку и застегнул пуговицы. Пижама полностью скрыла фривольную сорочку, которая так впечатлила Якова накануне.