Звучала одна из тех «хвалебных песен», которые я часто слышал раньше. Я не двигался, пытаясь уловить последние ноты, но песнь затихла. И все же мне показалось, что я услышал какой-то странный шепот — приглушенное еле слышное эхо. Как ни странно, мне вспомнились голоса юных хористов, поющих в унисон в каком-нибудь огромном гулком соборе.
Сначала я сказал себе, что это, вне всякого сомнения, замирающее эхо более громкого звука. Но по мере того, как я все дальше и дальше шел по галерее, шепот становился все громче и громче, вместо того чтобы затихать. Вскоре он стал ясно слышимым, превратился в раскатистый гул — эффект, которого можно достигнуть, играя нижние ноты на гитаре в эхокамере. И все же, как ни парадоксально, я не мог бы сказать, что я что-то «слышу». Как будто внутри меня ударили по какому-то глубоко скрытому камертону, звук от которого одновременно отразился как в моем сознании, так и в подсознании.
В моем мозгу всплыл затасканный термин «телепатия» и тут же исчез. Я был совершенно убежден, что мой разум сейчас был не в состоянии дать сколько-нибудь точное объяснение этому явлению, неважно, какое из моих пяти пошатнувшихся чувств — или их сочетание — воспринимало это явление. Я не мог позволить себе поверить в вещи, которые твердо считал фантазиями — вещи, которые я отнес к фантазиям задолго до того, как впервые увидел статуэтку в музее в Радкаре. Именно к такой категории я тогда относил телепатию.
Я вполне мог бы и дальше размышлять об этом, если бы ход моих мыслей не был нарушен. Базальтовая галерея внезапно вышла в большой зал.
Для того чтобы обойти пещеру, понадобилось бы, должно быть, не меньше ста лет, что делало ее второй по размеру после того громадного подземелья, где стоял серый каменный Лх-йиб. Ее границы непременно затерялись бы во тьме, если бы не огромный куполообразный свод, который, так же как и свод в пещере белой травы, был тут и там испещрен большими островками светящихся лишайников.
Простираясь вдаль и вверх, эта таинственно светящаяся крыша затем спускалась вниз, излучая свет, который бледно-оранжевым и желтым озарял центр пещеры — огромный квадратный участок со ступенями, ведущими к гигантскому чашеобразному углублению по меньшей мере тридцати ярдов в поперечнике. Это углубление было заполнено чем-то, выглядевшим как чудовищная масса сероватого студенистого желе, колыхавшегося изнутри и живущего собственной жизнью...
Сначала я разрывался между двумя решениями: следовало ли мне без промедления покинуть это место или же спуститься по ступеням и осмотреть странное... вещество... в огромной чаше? Потом я заставил себя вспомнить, что это лишь очередная серия бесконечного сна или продолжительной галлюцинации.
Все это время странные звуки не смолкали. Наоборот, они стали громче, и теперь в них явно чувствовался... страх? Да, страх! Я отчетливо ощущал резкий диссонанс, нарушивший то, что было совершенной, пусть и чужой для меня, гармонией...
Я добрался до последней ступени и уставился на сероватую колеблющуюся гору студенистых шаров в огромной каменной чаше. Они выглядели точь-в-точь как груда икры лягушек-переростков, где каждая икринка была размером с футбольный мяч, и...
Лягушачья икра!
Боже! Лягушачья икра! Но что же это за лягушки, которые мечут такую икру? Подавив естественное отвращение, я наклонился и поднял одну из тяжелых икринок, ощутив ее клейкую текстуру и различив сквозь полупрозрачную оболочку смутные очертания, напоминающие что угодно, только не головастика. Да это нерожденное существо, плавающее в тошнотворной плазме, больше всего походило по форме на зародыш!
Сначала я автоматически связал эту икру с теми кошмарными лягушками в озере у водопада, но теперь, ощутив в ладонях тепло этой икринки, слыша в голове таинственные песни, я понял, что это не так. Нет, кем бы эти существа ни были, они никак не могли быть потомством ни земноводных тварей в нижнем туннеле, ни кого-либо подобного. Но чьим же тогда?
В воздухе уже некоторое время раздавались дикие заливистые трели, которых я не замечал, размышляя о странной природе блестящих шаров. Став еще громче, звук вынудил меня взбежать обратно по ступеням и в страхе скорчиться на земле над этим ужасным нерестилищем. Тут у меня в мозгу точно сверкнула ослепительная вспышка. Все случившееся сложилось в единую логическую картину.
Все оказалось просто: я увидел в этой икре в чашеобразном углублении существ, которые каким-то образом знали о моем вторжении и боялись меня. Но если столь дикая теория верна, как же тогда быть с их родителями? Знали ли они тоже о моем присутствии в их нерестилище? С внезапным ужасом я понял, что так и есть, они выражали свой протест в неистовых трелях демонической ярости!
И еще страшнее оказалось случившееся потом, то, что заставило меня, как одержимого, понестись прочь от этого нерестилища и в ужасе, превратившем мой мозг в безвольный студень, нырнуть обратно в базальтовый туннель, преодолеть, точно в замедленном кошмарном сне, семь ступеней и, задыхаясь, бежать в собственную пещерку. Добравшись до нее, я забился в темный угол, отослав прочь светлячков в тщетной надежде, что без их предательского присутствия я смогу остаться незамеченным.
Они должны были прийти за мной, я был уверен в этом. Так же уверен, как убийца, который слышит шум погони, преследующей его но пятам; как узник, скулящий в своей камере в тени виселицы. В конце концов разве я не был узником?
В тот самый миг, когда истина молнией озарила меня, я невольно содрогнулся, потрясенный... Я выронил живую трепещущую икринку и смотрел, как она падает вниз, разрывается, разбрызгивая вязкую плазму, и в жидком катаболизме стекает на нижнюю ступень. В тот же миг, когда икринка взорвалась тысячей вязких капель, с чудовищного свода сорвался пронзительный кровожадный крик разъяренных родителей — кошмарное обещание. Теперь я знал, что певцы странных песен, Тхуун'а, отомстят...
Глава 17
В плену у Тхуун'а. Одиннадцатая фаза видения
История болезни Кроу.
Из записей доктора Юджина Т. Таппона
Они пришли ко мне через полчаса. Дрожа в темном углу, я быстро перебрал в уме все то, что случилось с того рокового дня, когда я увидел в музее Радкара статуэтку и сделал несколько ужасных выводов.