В лицо дохнуло мне.
Возвращение
Блюдце опрокинуто,[4]
И Кувшин пролит.
Только створ ведущий
В темноте горит.
Дал оперативный
Нам добро на вход.
Городок родимый
Субмарину ждет.
Крепко обнимали нас
Льды и глубина.
Радость возвращения —
Ты на всех одна!
Ворвалась в центральный,
По отсекам вторя,
С запахами тундры,
С рокотаньем моря.
Что за сигаретка!
Слаще нет отравы.
Нас ласкают ветры
Из Долины Славы.
Блюдце опрокинуто,
И Кувшин пролит.
Только створ ведущий
Радостно горит.
Помня поименно
Всех, кто не придет,
Западная Лица
Нас живыми ждет.
На срочном погружении
На срочном погружении
Закрякался ревун.[5]
Обиды и сомнения
Лечи, седой Нептун.
Исчезну я на месяцы
С поверхности Земли.
Отечество там мечется
Дельфином на мели.
В русалкиных владениях
Покой и тишина,
Ни бури, ни волнения
Не достигают дна.
В титан и сталь закованный,
Как в космосе, лечу.
Покоем очарованный,
Вздыхаю и молчу…
Точка на карте
Спросят, а как там, на атомном флоте?
Что повидал да куда заходил?
Друг, ты пойми, в монотонной работе
Месяцы в плаванье я проводил.
Точка на карте мне вспомнится сразу,
«Заяц»[6] прокладчика в сетке морей.
Пашем глубины согласно приказу,
«Зайца» того черепаха быстрей.
Вахты ночные тревожные снова,
Крепко сжимает корабль океан,
Новости в сутки шифровкой в три слова,
Траверзы пройденных портов и стран.
Нудно в центральном гундосят сельсины[7],
Воду бесшумно лопатят винты,
Где-то над нами – тайфуны и льдины,
Где-то внизу – желоба и хребты.
В точку тугую спрессованы души,
Пулей летим мы к приборам на пост,
Если акустиков чуткие уши
Чью-то подлодку поймают за хвост[8].
В миле от берега точка на карте
Вновь превратилась в корабль-исполин.
Вышли под елочку, вынырнем в марте —
Сотня уставших счастливых мужчин.
Солнечный мир я восторженно встретил,
Ветра и чаек ловлю голоса!
Помню, на пирсе в себе я заметил —
Плавится сердце и тают глаза.
Будто на свет появился впервые,
Надо, как в детстве, учиться ходить.
Землю, и небо, и сопки седые,
Друг, так, как я, ты не сможешь любить.
Пальмы, бананы, заморские страны…
Нет, мне достался завидней удел —
Мерить на всю глубину океаны,
Знать и тоски, и восторга предел.
Полгода мы без солнца…
Полгода мы без Солнца,
Полгода – без Луны.
Зимой звезда в оконце
Да всполохи видны.
А летом с белым светом
Нам справиться нет мочи.
Так хочется нам летом
Ну хоть немножко ночи!
Хочу туда, где солнце
С утра ласкает взгляд.
А ночью – тьма в оконце
И звездочки горят.
В шинели черной
В море синем летом знойным
Я нырял у крымских скал.
По ошибке кто-то черным
Море это обозвал.
Он не знал, конечно, грешный,
Беспросветный наш удел,
Заполярный климат здешний,
Черной краски беспредел.
Глянь, стою в шинели черной,
Черной стаей замер строй.
Люк подводной лодки черной
Черной втянет нас дырой.
Погрузились в космос черный
И летим средь звезд и льдин.
Астероидом безмолвным
Черным вынырнет Кильдин.
Крест над Западною Лицей,
Тень знакомая на дне[9]
У Медвежьего приснится
Черной меткой в страшном сне.
Когда в отсеки хлынула вода
Памяти подводниковс атомной подводной лодки К-159
Когда из трещин хлынула вода,
Немедля мы задраили отсеки,
Но трос не вынес корабля-калеки,
И мы остались в море навсегда,
На острове погибших кораблей —
В прославленной и брошенной Гремихе.
Давно за нами увязалось лихо,
Пугая видом тлена и смертей.
Кого винить?! Запомните одно —
Мы были молодыми и живыми!
Бойцами! Не котятами слепыми,
На боевых постах ушли на дно.
Мы знали, что в реакторах уран,
А он не должен вырваться наружу!
И мы за вас отдали Богу душу,
Спасая Ледовитый океан.
Когда в отсеки хлынула вода,
Всё на пути сминая и калеча,
Под страшный груз подставили мы плечи,
Чтоб к вам на берег не пришла беда.
Отсек – редут и огневой рубеж,
Бородино и поле Куликово.
Мы до конца своё сдержали слово,
Не отступив и не предав надежд.
За несбежавших с кораблей
Мой тост за тех, что не сбежали,
6
«"3аяц»" прокладчика – световая отметка места подводной лодки на карте автопрокладчика курса корабля.