Вода тоже была господская — пруды, озера, ручьи, в которых плескалась хищница-щука, медленно плавал сверкающий карась, копался в иле толстый линь. Господские земля, вода и лес.
С этим покончено раз навсегда. Теперь крестьянин говорит: «Моя земля». Он говорит: «Наша земля». Крестьяне получили от советской власти больше 134 тысяч гектаров земли, 5 тысяч лошадей, машины. Вырастают колхозы. К ним переходят не сразу: мудрые распоряжения Никиты Сергеевича Хрущева привели к тому, что крестьянин постепенно врастает в колхозную систему. Великая перестройка сельского хозяйства проходит без потрясений, без внезапных скачков, без суматохи.
Для крестьянина начинается эра, когда он, наконец, сможет жить как человек. Но эта эра началась не только для крестьянина.
Тотчас после вступления Красной Армии было издано распоряжение приступить к школьным занятиям.
Школьный вопрос был вечной язвой прежних лет. На тему о школе говорили, декламировали, произносили пышные фразы. Государство взывало к обществу, требуя пожертвований в пользу просвещения. Общество требовало от государства строительства школ, а среди шума этих призывов и требований положение не менялось. Сотни тысяч детей не могли попасть в школу. Росли сотни, тысячи неграмотных людей. Перегруженные работой, плохо оплачиваемые учителя не могли справиться с переполненными классами, дети, посещающие школу, получали в ней очень мало. Ширилась повторная неграмотность. Достаточно было нескольких лет, чтобы жалкие школьные знания выветрились из головы, чтобы молодой парень или девушка снова не умели подписаться.
Я видела на Сельскохозяйственной выставке в Москве диаграммы, показывающие успехи ликвидации неграмотности в Советском Союзе, и мне вспомнились знакомые деревни.
Я сидела раз в дверях сарая в деревне над Стоходом и писала письмо. Крестьяне сошлись толпой, как везде, впрочем, где появлялась байдарка, в которой мы странствовали по этим краям. Они с изумлением заглядывали через мое плечо:
— Гляди, гляди, женщина пишет!
То, что женщина умеет писать, казалось им редким, необычным явлением…
Впрочем, так было не только в деревне. Сколько домашних работниц в городе, сколько фабричных рабочих не умели читать и писать! Целые толпы безработных учителей гибли у нас с голоду. И в то же время в скольких деревнях только пожимали плечами, когда я спрашивала, где у них школа.
— Откуда у нас школа…
— Уже два года, как у нас ее закрыли…
— Собирались у нас открыть школу, да куда уж!..
Малышам приходилось иногда брести шесть, десять километров, чтобы добраться до школы в третьей, четвертой деревне. Но часто этой школы не было ни в третьей, ни в четвертой, ни в пятой деревне. Дети росли, не умея читать и писать. Мальчика пытались впоследствии выучить азбуке в армии, девочка так и оставалась всю жизнь неграмотной. Это положение ухудшалось с каждым годом. И вот с этим покончено. На территории одной только Львовской области открыто 412 школ. В них учится 61 тысяча детей. Раньше, если украинский ребенок попадал в школу, его заставляли выполнять двойную работу: овладевать знаниями на чуждом для него языке. Украинских школ было немного. Их количество сейчас увеличилось с 91 до 878. Украинскими школами, учебой на родном языке пользовались 14 тысяч детей, теперь — 142 тысячи.
Конституция гласила, что в Польском государстве начальная школа является бесплатной. Но каждый, у кого был ребенок школьного возраста, знает, как выглядела эта «бесплатность». Не было предлога, под которым, под видом школьных надобностей, не выжимали бы денег из крестьянских и рабочих карманов. А средняя школа, университет для огромного большинства оставались несбыточной мечтой.
Я сама несколько лет была учительницей средней школы в тот период, когда рабочему или крестьянину было еще сравнительно легче поместить туда ребенка. Я руководила как раз таким классом, где было довольно много пролетарских детей. Пролетарских детей, у которых не было денег на книги, на тетради, которым приходилось готовить уроки в тесных, набитых людьми каморках, при слабом свете керосиновой лампы, которые питались как попало и чем попало. Я глядела на лица их родителей, измученные лица тружеников. Ценой какого напряжения, каких жертв они пытались дать образование своему ребенку!
И как часто случалось, что, когда наступало время взноса платы за учение, мальчик исчезал из класса.
Достаточно было одного града, который уничтожал ожидаемый урожай, одной засухи, сжигающей хлеб, одной внезапной болезни, и все рассыпалось в прах, ребенку приходилось возвращаться в деревню, к нищенскому хозяйству, отказываться от несбыточных мечтаний об учебе.